или…
– Хотелось бы знать, как вы догадались, – грубовато перебил его главный полицейский.
Загорский улыбнулся. Это совсем не сложно. Во-первых, они уже выяснили, что господин директор не горит желанием лично заниматься этим делом, однако заинтересован в том, чтобы его раскрыли. Во-вторых, он явно выгораживает Ибрагима-пашу, хотя они, опять же, выяснили, что префект не намерен покрывать преступников. И, в-третьих, он знает о семье Ибрагима-паши нечто такое, что могут знать только самые близкие люди. Поэтому Загорский и предположил, что господин директор – родственник паши. Эту его теорию подтвердил сначала хозяин кофейни, а потом и сам Саад Сидки.
Главный полицейский коротко кивнул. Господин Загорский лишний раз доказал свою проницательность. И он, Саад Сидки, лишний раз убедился в том, что правильно поступил, решив привлечь к расследованию их русского гостя. Осталась самая малость – установить, кто организовал ограбление и вернуть назад брильянты. И тогда господин студент с чистой совестью отправится домой, в далекую заснеженную Россию.
Выслушав господина директора, Загорский усмехнулся, с минуту думал, глядя куда-то в потолок, потом перевел глаза на собеседника.
– Есть у меня одна мысль, – сказал он. – Но чтобы ее воплотить, потребуется ваша помощь.
– Все, что пожелаете, – отвечал Саад Сидки.
Магазин господина Блюма с простым, но недвусмысленным названием «Дьяма́н»[6] был не самым блестящим и даже не самым крупным из ювелирных магазинов Марселя, но, пожалуй, самым известным в городе. Известность эту снискали ему широкие взгляды приказчиков и самого хозяина, Леона Блюма. Здесь не только можно было купить любую вещь, от дешевого серебряного колечка до брильянтовой диадемы, которой не побрезговала бы украситься сама королева Виктория, но и продать или заложить под щадящий процент любое почти ювелирное изделие. При этом никаких документов от собственников не требовалось, и никто не удивлялся и не устраивал некрасивых допросов, когда какой-нибудь пропойца, по виду простой моряк, вдруг приносил на продажу необыкновенной красоты рубиновые сережки или изумрудное колье. В конце концов, Великая французская революция случилась уже давно, и лозунг «Свобода, равенство, братство» был вполне усвоен обществом. И если бабушка какого-нибудь барона оставляла ему в наследство драгоценностей на сто тысяч, почему такая же щедрая бабушка не могла быть и у французского моряка, или рабочего, или уж сами решайте, у кого?
Именно поэтому в магазине мсье Блюма появлялись как вполне почтенные персоны, так и несколько двусмысленные фигуры, которым, казалось, совершенно нечего было делать в подобном заведении. Большое помещение, ярко освещенное в центре, имело, однако, множество достаточно темных углов, в которых регулярно совершались таинственные и, чего греха таить, не вполне законные сделки. Однако, как уже где-то было сказано, кто сам без греха, пусть кинет в грешников драгоценный камень.
У дверей заведения входящих встречали расторопные приказчики в черных брюках, черных жилетках