это говорилось равнодушно, словно разговор шел о погоде, – ни малейшего сочувствия, никакой жалости. Каждый из игроков был эгоистом до мозга костей, и когда я вгляделся в их равнодушные лица, меня охватила дрожь искреннего негодования, смешанного со стыдом. Я еще не до конца зачерствел и ожесточился, хотя, вспоминая те дни, которые сейчас кажутся мне скорее каким-то диким видением, чем действительностью, я осознаю, что с каждым часом мною все более и более овладевал эгоизм.
Тем не менее я еще не сделался подлецом и потому решил в тот же вечер написать виконту Линтону и объявить ему, что он может считать свой долг передо мной погашенным, так как я отказываюсь его требовать. Пока эта мысль проносилась у меня в голове, я встретился взглядами с Лусио. Он улыбнулся и поманил меня за собой.
Мы вышли из клуба и оказались на холодном ночном воздухе, в небе над нами морозным блеском светились звезды. Мой спутник положил руку мне на плечо и сказал:
– Послушайте, Темпест, если вы собираетесь проявлять великодушие и сочувствие по отношению к мерзавцам, то нам с вами придется расстаться! – сказал он со странной смесью сарказма и серьезности в голосе. – По выражению вашего лица я заключаю, что вы обдумываете какой-то идиотский бескорыстный поступок. С тем же успехом вы могли бы встать на колени на этой брусчатке и начать публично молиться. Вам захотелось простить Линтону его долг, и я вынужден констатировать, что вы ведете себя глупо. Линтон прирожденный негодяй и ни разу в жизни не предпринял ни малейшего усилия, чтобы встать на правильный путь. Так к чему его жалеть? С момента поступления в колледж и до сего дня он только и делал, что поддавался всевозможным соблазнам. Это никчемный повеса, который заслуживает меньше уважения, чем честный пес!
– Но ведь кто-то любит его, я полагаю? – возразил я.
– Кто-то любит его! – с неподражаемым пренебрежением повторил Лусио. – Ба! Он содержит трех балерин, – может быть, вы это имеете в виду? Его любила мать, но она умерла, потому что он разбил ей сердце. Он негодяй, повторяю я вам, так пусть отдаст свой долг сполна, включая душу, которую он так легко поставил на карту. Если бы я был сейчас Дьяволом и выиграл бы эту странную игру, то, если верить священному преданию, я бы уже с ликованием раздувал пламя для Линтона. Но поскольку я тот, кто я есть, то могу сказать только одно: пусть человек встретит свою судьбу, пусть все идет своим чередом. А раз он решил рискнуть всем, так пусть всем и заплатит.
Мы медленно шли по Пэлл-Мэлл. Я хотел было ответить, но тут заметил на противоположной стороне улицы, недалеко от Мальборо-клуба, одинокого мужчину, и невольно вскрикнул.
– Зачем он здесь? Это же Линтон!
Лусио крепко сжал мне руку:
– Вы ведь не хотите заговорить с ним сейчас?
– Нет. Но куда он идет? Посмотрите, какая у него нетвердая походка!
– Должно быть, он пьян!
На лице моего спутника мелькнуло то беспощадное выражение презрения, которое я часто видел у него и которому