но для большинства людей, не умеющих водить машину, которых я встречала, этого не произошло. Напротив, их жизнь часто кажется более разумной и эффективной, чем моя, более компактной, лишенной бесформенного разрастания личных решений и договоренностей, которые поощряет вождение. Надо сказать, что они не всегда брезгуют объедками с водительского стола, позволяя другим переправлять их туда или сюда, если возникает такая необходимость. В тех случаях, которые мне известны, они, как правило, берут на себя меньше обязанностей, меньше распыляются и делятся на части, потребляют и несут ответственность за меньшую часть общих ресурсов. Я всё чаще думаю о них как об избранных: они кажутся, по существу, свободными. Откуда они знали, что не стоит этого делать?
Когда я смотрю на свою историю вождения, я начинаю видеть, что она аналогична истории моей воли, всему тому, что я заставила произойти, что не случилось бы само по себе. Я задаюсь вопросом о природе этой истории: ее связь с истиной не ясна. Моя нетерпеливость по отношению к медленным водителям на этих прибрежных дорогах, например, не согласуется со страхом ездить по тем же дорогам на велосипеде: возможно, я боюсь самой себя. Несмотря на мои претензии на равноправие, когда мы с мужем едем на машине вместе, я автоматически сажусь на пассажирское сиденье. На загруженных или сложных перекрестках я становлюсь неуверенной и начинаю нервничать, пытаясь понять ситуацию: я беспокоюсь, что вижу всё не так, как остальные, – в других случаях это качество можно было бы считать сильной стороной. Иногда, стоит только застрять на прибрежной дороге позади медленных водителей, пока они решают, хотят ли повернуть налево, мне приходит в голову, что истинная опасность вождения может заключаться в его пособничестве субъективности и в оружии, которое оно предоставляет ей в распоряжение. Но как узнать, что момент, когда вы уже не способны быть объективным, наступил?
Недавно, арендовав в одиночку машину для поездки за границу, я поняла, что что-то изменилось: мир перестал казаться мне родным. Мне было сложно понять рычаги управления автомобилем, его инопланетную форму и размер. На шоссе другие водители нетерпеливо садились мне на хвост, сигналя. Я, кажется, разучилась водить; точнее, степень ответственности, которую влечет за собой вождение, вдруг показалась для меня непосильной. Почему все остальные не были так же искалечены этим осознанием? Я выехала на медленную полосу, но в зеркале заднего вида один за другим вырисовывались грузовики, они стали меня обгонять, их огромные формы, казалось, вот-вот засосут меня. На этой широкой серой незнакомой дороге, несущейся в анархическом гаме мчащихся машин, каждое мгновение вдруг показалось заключающим в себе возможность катастрофы, убийства или смерти: как будто вождение было историей, в которую я вдруг перестала верить, и без этой веры меня переполнял ужас реальности. Река машин мчалась вперед, безжалостно и небрежно. Но факт моего «я», моего одиночества каким-то образом оказался разоблачен.
Дома,