болен, дни его сочтены. Как натура творческая, он ищет облегчения в оправдании собственного существования, ищет подтверждения в продолжении своего рода. Под предлогом раздела наследства, а оно не малое, он пытается собрать своих близких людей. Во всяком случае, это официальная версия происходящего. До этого я его почти не знал, но то, что он приказал сжечь все свои книги в доме, говорит о пересмотре им своих жизненных приоритетов. Возможно, он ищет опоры в беде…
– Боже. А мать, она с ним?
– Нет. Она в фешенебельном швейцарском пансионе, её категорически запрещено ставить в известность.
– Как всегда в своем репертуаре. Кого же он тогда хочет видеть: друзей, детей?
– Опять нет. Только бывших жен и их детей.
– Что-то мне это не нравится. Похоже на какой-то заговор.
– Насчет этого я не в курсе, но меня просили всех заверить в дружелюбных намерениях хозяина. Если Вы опасаетесь за свою жизнь и жизнь своих детей, мы уполномочены застраховать вас в известной швейцарской компании.
Ольга небрежно отмахнулась от его последних слов, чем вызвала почти священное уважение на лице адвоката.
– Кстати, Вы единственная, кто не поинтересовался размером наследства.
2
«Опять», – подумал он и прикрыл глаза. Он знал это наизусть. Огромный медовый диск медленно уползал за горизонт. В это время дня все казалось безнадежно театральным: потрясающие краски неба, слишком глубокие тени и даже узкая полоска далеких гор будто была нарисована на краю горизонта. Все звуки уходящего дня медленно, но неуклонно затихали.
Точно такой же закат был в тот день, когда он, измотанный и пьяный, наконец высвободился из раскаленной банки под названием «Джип». Это красочное шоу так потрясло его, что чересчур ясная мысль резанула как бритва.
«В таком месте и умереть не грех».
И вот прошло десять лет, даже чуть больше. Десять лет одинаково прекрасных закатов кого угодно загонят в могилу. Оказалось, невыносимо трудно жить в голливудских декорациях. Невольно чувствуешь себя на сцене, в свете рампы. Лет пять назад, он даже пытался вычислить, в какую именно минуту стихает ветер, настолько сильным было ощущение тщательно подготовленного запрограммированного зрелища. В какой-то момент эта мистерия даже вызвала в нем ненависть. Он молил о ненастье, дожде. «А он, мятежный, просит бури». Это о нем. И даже грозился уехать «к чертовой бабушке», но остался. И смирился.
Едва слышно поскрипывало кресло, Александр пустыми глазами смотрел вперед и слегка покачивался. Это его ритуал. Никто никогда не смел разрушить этот молчаливый диалог с мирозданием. Он знал, когда последние отблески света потухнут, за ним придут, поэтому терпеливо ждал. Теперь у него было много времени для размышлений и воспоминаний, но сосредоточиться на чем-то одном было сложно. Память вообще сыграла с ним злую шутку, все что произошло за границей этой великолепной декорации, он помнил смутно, будто видел в каком-то старом фильме, читал