как за соломинку, хватался за него, и выходил сухим из воды, как князь к царевне-лебеди. Но обнять ее, Таню, я решился только в четвертом классе. Она пригласила меня к себе домой, и мы были одни – мы могли делать все, что хотим, – это был пир наших желаний. Но я видел, что мы оба хотим только одного. И я, поймав удобный момент, все равно неудобно обнял ее и потянулся губами, чтобы ткнуться в ее щечку, но она вдруг испуганно отстранилась, покрываясь совершенно неожиданно густо-пунцовой краской стыда – я еще не видел, чтобы так краснели, и почувствовал, что сам краснею. И потеха не состоялась – краска спугнула зверя.
Но только он, зверь, вернулся – хотя и пришел с другой стороны.
К тому времени у нас в классе появился новичок – в учебе слепой котенок, а по другим замашкам, не то что князь, но «коронованный», хотя бы и авторитетом собственного воображения. И вот потихоньку этот, в кавычках, авторитет начал устанавливать свои правила: дескать, я в законе, и вы все должны быть в моем законе. Телом он был крепок, да и самого большого быстро сделал своим. И если раньше беспрекословным капитаном нашей команды (футбольной, хоккейной, гандбольной) был я, то теперь и он принялся командовать на поле. Так мы с ним и бегали – два капитана одной команды. И в классе каждый сидел на своем троне: я княжил больше во время урока, а он авторитетничал на переменах.
Самый большой обычно был рядом с ним.
То, что они оба, неизбежно, как и я, тоже болтались на золотом крючке Лидиных чар, я понял гораздо позже. (Да и кто не болтается на таком крючке, что глотается так легко, а вырывается потом, ладно бы только с губой, а то с самим сердцем?! Но тогда об этом я тоже не думал.)
Я знал только одно: золотая рыбка – это моя тайна, и пусть золотая рыбка еще не исполнила ни одного моего желания, но тайна от этого становилась лишь сокровенней.
И вдруг меня дергают, и не за губу – сразу за сердце, и не Лида, а эти два браконьера – дергают вместе с моей тайной, и тянут в свои сети. И я не столько понимаю, сколько чувствую, что, если затянут, я, вместо золотой рыбки, буду у них на посылках.
И я заговорил с ними их языком:
– Да плевать мне на вашу Лиду!.. Что вы тут мутите?! – и при них ударил ее по щеке, чтобы уже ни у кого не было никаких сомнений.
Лида заплакала, ничего не понимая, а браконьеры тут же смотали удочки.
Меня, разумеется, все осудили, начиная от нашей классной руководительницы и кончая самым тихим в классе.
Мама моя тоже ничего не могла понять – как я посмел поднять руку на девочку – на такую девочку?!
Если бы мама тогда узнала, что там была не рука, а разбитое корыто, которым я мог убить, и не Лиду, а самого себя, мама в тот же миг первым подвернувшимся «Иа-а-а!!» зарезала бы тех обоих, по малолетству, еще даже не браконьеров, что вырвали сердце ее сыну вместе с тайной золотой рыбки.
Генералиссимуские муки суворовца
Артиллерия – бог войны,