сложен из толстых сосновых бревен, которых не касалась пила: эти бревна рубили топором. Даже углы были затесаны так мастерски, что соединение не требовало никаких креплений. Не знаю, почему не пользовались пилой. Возможно, ее еще не было. Перила и лаги на крыше были перевязаны лозой. Ни одного гвоздя я так на стенах и не видел. Хомуты сохи висели на дубовых колышках, торчащих из стены. Сам же ток состоял из двух просторных половин. На одной стороне складывали сено, а на другой – зерно. Между ними на площадке молотили цепями зерно. Уже в то время применялась и конная молотилка: на манеже за током ходили и тащили молотилку кони.
Еще в той усадьбе было множество хлевов. У моего деда было много крупного и мелкого скота, были даже выездные лошади. Стояли поветь для хранения дров и инвентаря, склеп для картошки и свеклы. Хорошо помню и большой сад. Усадьбу ограждал добротный красивый забор.
Мой дедушка по отцовской линии умер рано. Я даже не знаю, как его звали. Даже мой отец Юрий говорил мне, что он его не помнит. По-видимому, его звали Юрка Панкевич, потому что нашу усадьбу в деревне всегда называли «Юрков колодец» или «Юркин двор». Но у него была большая семья. Три сына уехали в Россию, в город Питер. Дома еще остались сыновья и дочери. Обзавелись семьями, начали делить землю и строить отдельно свои дома. И потому победнели. Наши дальние и близкие поселились в деревне Провжалы Воложинского района. Три двоюродных брата моего отца ушли на фронт в 1943 году и погибли от немцев.
Повесть бытия
Мое детство
Помню себя с шести лет. Моя семья жила в деревне, которая находилась в двух километрах от советско-польской границы. У моих родителей была большая семья: трое сыновей и две дочери. Я рос посерединке. У нас был фруктовый сад с плодовыми деревьями: антоновка, белый налив, медовка, цыганка. В 1939 году по Белоруссии пошел сильный мороз, и наш садик погиб. Моя мама Анна Счастная была умной женщиной, она всегда говорила отцу Юрию: «Детей жалей, как душу, а колоти, как грушу».
С нами жила и бабушка Мария, которая ежедневно молилась Богу. Она любила повторять пословицу: «Не чапайце лiха, калi спiць цiха».
В нашей деревне Аксаковщине было сорок домов, и в каждой хате – не менее шести душ. Жили дружно. На кулачные бои никто никогда не выходил.
Хорошо помню, как пала граница, и мы с отцом ездили к его братьям, которые жили под панской Польшей. У них на столе лежали свои хлеб и сало, которых мы за Советами не видели. Папины братья охотно делились и помогали нам продуктами.
Родные братья отца погибли во время памятной войны. Погибла и наша мама, и мы остались сиротами.
Война в нашу деревню пришла тихо. Прошел слух, что в местечке Ракове появились немцы. Тревожное время катилось, как снежный ком. Деревенские мужики из местного магазина унесли по домам все вещи. Нашей деревне повезло: мы еще жили мирно, когда немцы уже топтали солдатским сапогом улицы города Минска. Фронт ушел