работа высушила девушек и их матерей, лица мужчин от солнца стали коричневыми, но светились радостью: дожди шли тихие, благодатные, изредка гневался Перун, метал молнии из черных туч и хохотал так, что избы ходили ходуном. Но после ненастья все расцветало и дышало свежестью, растения наполнялись силой и тянулись к солнцу, а радуга светилась в чистом небе и вдоволь пила водицы из реки Еловой. Хорошо было в деревне.
Худоба заходил в избу якобы к дядьке Петелю, чтобы переговорить с ним, а сам не мог отвести счастливых глаз от Звениславы. Девушка, прежде болтавшая с парнем без умолку, вдруг начала смущаться, краснеть и давиться словами. Уродушка внимательно наблюдала за ними из своего угла, хмурила мохнатые брови и все ниже клонилась под тяжестью горба. Однажды Кривда откинула крышку укладки и вытащила кокошник, расшитый речным жемчугом.
– Примерь-ка, дочка.
Звенислава покраснела и спрятала лицо в ладонях.
– Не смущайся, – ласково сказала Кривда, – люба ты Худобе, по осени свадьбу сыграем. Этот кокошник еще твоя бабка расшивать начала. Я на него жемчужинок добавила, камушков самоцветных, ленту красную пришила и фату прозрачную.
Уродушка задыхалась от зависти и злости. Все были так увлечены предстоящей свадьбой, что не замечали, как Уродушка повадилась сбегать из дома. Она выходила за околицу и направлялась к дубу, растущему недалеко от Кобыляевки. Деревенские побаивались этого высокого крепкого дерева. Многие видели, как Перун не однажды наказывал его и швырял огненные стрелы в ствол в три обхвата. Они разбивались о твердую кору, оставляя на ней длинные обожженные полосы.
Уродушка садилась на траву у корней дуба и ждала, когда черный ворон с одним крылом, прятавшийся в ветвях, кубарем свалится на нее. Ворон оборачивался старухой, она устраивалась рядом с Уродушкой, клала ее голову себе на колени и принималась расчесывать жесткие спутанные волосы.
– Эх, загубил красоту моей ненаглядной, – бормотала старуха, – но ничего, придет время, сумею я ее вернуть.
Уродушка жаловалась на Петеля и Кривду, рассказывала, как обижает ее Звенислава, а старуха охала, ахала и ругала родителей своей любимицы.
Наступили первые осенины. В домах погасили старый огонь и добывали новый, выбивая его кремнем. Старый огонь устал светить, ослабел, часто затухал, от нового ждали яркости, чтоб не подвел зимой, в лютые морозы давал тепло, прогонял болезни и беды. Работы в поле были закончены, начиналась пора свадеб. Однажды Уродушка прибежала к дубу и завыла.
Она каталась по земле, плевалась, вырывала с корнем траву. Лишь когда осипла, успокоилась и принялась размазывать слезы по грязному лицу.
– Вот тебе пряничек, – старуха достала из кармана фартука замусоленный кусок черствого пирога. – Тебя, бедненькую, небось, в черном теле держат, есть не дают, обижают.
– Еще как! – взвизгнула девушка, – довели сегодня до слез, и никто не подошел, не утешил. Звенька замуж собралась за Худобу!
Действительно, Худоба заслал сватов, было оговорено время свадьбы и с утра молодые девушки собрались в избе Петеля