двоих, другие отделались ссылкой. Выслали в Шую и князя Димитрия Ивановича, сняв с каргопольского воеводства.
А скоро он снова оказался в Москве, и отнюдь не потому, что государь отменил указ правителя; сам Борис милостиво обошелся со своим недавним недругом. Объясняли это тем, что Димитрий Иванович вроде бы присватался к его свояченице, второй дочери незабвенного Малюты, и Марье Годуновой больно уж не терпится поскорее пристроить сестру замуж…
Поверить в то, что Шуйский проникся теплыми чувствами к этому семейству, было трудно, здесь скорее угадывался неприкрытый расчет; а коли так, то почему не предположить, что в помыслах своих князь Димитрий остается еще пущим противником будущего свойственника. Сие в человеческой природе: трудно испытывать добрые чувства к человеку, перед которым приходится кривить душой.
Встретившись с ним как бы невзначай раз-другой и поболтав о том и о сем, Василий Андрееич утвердился в справедливости своего решения. Князь был не глуп, высказывался осмотрительно, осторожно, да Салтыкову и не требовалось сейчас ждать какого-то прямого совета – действовать так или иначе. Он вообще не собирался «действовать», для этого он не обладал достаточным весом и возможностями; важно было заронить мысль, подсказать тем, кто сумеет осуществить задуманное. По правде сказать, Василий Андреевич и сам пока не очень ясно видел свой замысел – едва, словно в тумане, угадывались лишь некие общие очертания…
Конечно, разговор такого рода мог оказаться опасным, и не в последнюю очередь потому, что его могли подслушать. Принять князя Димитрия Ивановича у себя было бы в этом смысле куда лучше, но Шуйский не поедет в гости к низкородному в сравнении с ним Салтыкову – на Москве это не в обычае. Решившись наконец, Василий Андреевич улучил час и смиренно попросил князя принять его по делу, медлить с обсуждением которого было бы нежелательно.
– Так, может, тут и поговорим? – предложил Димитрий Иванович.
– Не обессудь, князь, тут опасаюсь – услышат, неровен час. Разговор-то у меня, – Салтыков понизил голос, – как бы тебе сказать… не для сторонних ушей.
– Ну, то ко мне милости прошу. Я и сам хотел с тобой покалякать, ты тут как рыба в воде, мне же последнее время все больше по глуши довелось сидеть – в Каргополе этом окаянном, опосля в Шую загнали, тоже не ближний свет… У тебя, слыхал, приятель есть, что близок к посольским, – как там, от ляхов нового не слыхать?
– Есть кой-чего, – достойно ответил Салтыков, чувствуя себя польщенным. – Да ведь у тебя, Димитрий Иванович, я чай, приятелей на Москве поболе моего – вокруг Шуйских сколько народу всегда терлось, издали хоть погреться…
– Терлись, покуда Шуйские были в чести. А как опальными стали, так за версту обходят.
– Ну, в какой ты опале…
Вечером, прежде чем ехать к Димитрию Ивановичу, он навестил Вельяминова – справиться, нет ли новостей из Варшавы. Новостей пока не было, если поверить хозяину;