добрая жирная земля, – ответил он, продолжая копать. – У ней хорошее настроение, она готовится дать жизни растеньям. Она завсегда возвеселяется, ковды настает время посадок. А зимой, ковды ей неча делать, горюнится. Тамотка, в цветочном саду, в глубине земли семена уже прочкнуться готовы. Солнце их согревает. Невдо́лги увидишь, как из черной земли острые зеленые ростки проклюнутся.
– А что это будут за цветы? – спросила Мэри.
– Крокусы, подснежники, желтые нарциссы. Видала их когда-нить?
– Нет, – ответила Мэри. – В Индии после дождей сразу становится жарко, влажно, и все вокруг зеленое. Я думала, что растения вырастают за одну ночь.
– Энти за ночь не вырастают, – сказал Уизерстафф. – Придется тебе подождать. Они потихоньку становятся чуть выше тут, выбрасывают новый побег там, сегодня один листок развернется, завтра другой. Ты понаблюдай.
– Обязательно, – ответила Мэри.
Вскоре она услышала тихий шорох крыльев и сразу поняла, что робин прилетел снова. Он был очень бойкий, жизнерадостный, прыгал совсем рядом с ее ногами, склонял головку набок и так хитро поглядывал на нее, что Мэри спросила Бена Уизерстаффа:
– Думаете, он меня узнал?
– Узнал ли он тебя? – возмущенно воскликнул садовник. – Да он помнит каждую капустную кочерыжку на огороде, чо уж говорить о людях. Он отродясь не видал тут девчонки, так что желает все о тебе разведать. И от него ажно[4] не пытайся ничо скрыть.
– А в том саду, где он живет, растения тоже под землей просыпаются? – поинтересовалась Мэри.
– В каком саду? – проворчал Уизерстафф и снова сделался угрюмым.
– В том, где растут старые розовые деревья. – Мэри так хотелось узнать что-нибудь о том саде, что она не сдержалась и все-таки задала вопрос. – Там все цветы умерли или некоторые из них оживут летом? А розы там еще есть?
– У него спроси. – Бен дернул плечом в сторону робина. – Это знает только он. Никто другой в тот сад не заглядывал уже десять лет.
Десять лет – это долго, подумала Мэри. Десять лет назад она родилась.
Продолжая размышлять, она медленно направилась прочь. Этот сад начинал ей нравиться так же, как начинали нравиться робин, и Дикон, и мама Марты. И Марта ей тоже начинала нравиться. Оказывается, людей, которые могут нравиться, очень много – особенно, если ты не привык испытывать симпатию к кому бы то ни было. В число людей Мэри, не задумываясь, включила и робина. Она вышла на дорожку, окружавшую увитую плющом стену, над которой виднелись верхушки деревьев, и, когда проходила по ней второй раз, случилось нечто в высшей степени интересное и волнующее – и все благодаря робину.
Услышав чириканье, Мэри взглянула на голый цветочный бордюр слева от себя и увидела прыгавшего по нему робина, который притворялся, будто выклевывает что-то из земли, чтобы она не заподозрила, что он за ней следит. Но она поняла, что именно это он и делает, и ее охватил такой восторг, что она даже задрожала.
– Так ты меня помнишь! – воскликнула она. –