Я ответил, что вышел на пенсию. Он ухмыльнулся и напоследок угостил меня огурцом собственного засола.
Я долго ездил туда-сюда, вдоль бесконечных облезлых многоквартирных домов, наблюдая за промокшей толпой, снующей по улицам самого перенаселенного в стране города. Диковинное, пестрое скопище народу. Женщины, грузные, в нарядных платьях и тяжелых париках, похожих на шлемы. Мужчины в лапсердаках – коротких, длинных, в три четверти, однотонных, в полоску, из шелка, из сатина, гладких и с рельефом. Мальчишки в меховых шапках, надвинутых на бледные лица. Чернобородые раввины за рулем роскошных американских машин. Грузчики, у которых из-под рубашек, покрытых угольной пылью и пятнами пота, выглядывали кисточки малого талита[3]. Девочки в длинных цветастых платьях и толстых эластичных старушечьих гольфах. Тридцатилетние женщины, словно сошедшие с обложки «Вог». То тут, то там виднелись кучки молодых парней, жарко о чем-то споривших. Юные девушки прогуливались по трое, приобняв друг дружку за талию, и смеялись. Старик в черном лапсердаке с толстой книгой в руке стоял, повернувшись лицом к стене, и что-то громко сам себе объяснял. На домах висели огромные объявления: «Общий сбор!!! Демонстрация против открытого нарушения законов субботы!» – и тут же: «Дщери Сиона! Не покупайте нескромных париков. Приходите в магазин праведной Пнины Раушенберг. 25 лет безупречной репутации». Я притормозил рядом с мужчиной средних лет, который озирался, будто кого-то искал, опустил стекло и спросил, как проехать к зданию Литской ешивы. Он тут же просунул в салон руку с болтающимся на ней потрепанным пластиковым пакетом с надписью причудливым шрифтом: «Пожертвуйте Паневежской ешиве».
Я пожертвовал. Он, ни слова не говоря, открыл дверцу, втиснулся на пассажирское сиденье и стал указывать мне дорогу. Пару минут спустя он попросил остановить машину, велел ехать до конца улицы и убрался прочь.
Здание ешивы не произвело на меня особого впечатления. Широкое приземистое строение больше всего напоминало среднюю школу. Никто даже не попытался остановить меня на входе. Я подошел к курчавому пареньку, который, привалившись к стене, читал книгу, и спросил, где я могу найти раввина Штампфера. Он посмотрел на меня с подозрением, но любезно проводил по коридору, распахнул тяжелую деревянную дверь и исчез. За обшарпанным письменным столом сидел молодой человек лет двадцати пяти. На его остроносом лице курчавилась реденькая рыжая бороденка, не способная скрыть безвольный подбородок. На переносице виднелись ямочки от только что снятых очков. Над всем этим красовалась шляпа, которую будто силой натянули ему на лоб.
– Шалом алейхем.
– Шалом. Я ищу раввина Штампфера.
– Кто его спрашивает?
– Ширман. Скажите, пожалуйста, как мне увидеть рабби.
– По какому делу?
– У меня есть для него сообщение.
– Может быть, я смогу ему передать?
– А вы кто?
– Я один из его секретарей. Рабби очень занят. Не думаю, что он сможет принять вас сейчас.
– Это сообщение от его дочери.
– От Рахили?
– Да.
– Где