если одна с другой соединяется, они рождают совершенное благоразумие; но правда и то, что с помощью одной истории можно сделаться достаточно благоразумным хотя бы для собственных потребностей. Подобное мы видим на примере курицы: если потопчет ее петух, она снесет отменное яйцо, но если нет у ней петуха в распоряжении, она со всем тем не прекращает нести яйца в достаточном количестве и весьма питательные, лишь бы была сыта. Так и история, если ее сопровождает навык, производит совершенное благоразумие, но и в отсутствие этого спутника не теряет своей плодотворности для того, кто будет читать ее часто и сумеет рассудительно взирать на события, в ней отмеченные.
Поэтому многие мудро предпочитают ее навыку и вследствие сего призывают всех к ее чтению. По этой причине и отец нынешних политических писателей, Корнелий Тацит, в четвертой книге «Анналов» прямо говорит, что история полезней, потому что большинство учится на чужих примерах и приключениях[44]. Если бы без навыка нельзя было приобрести благоразумие, благоразумны были бы весьма немногие: я докажу это двумя неопровержимыми доводами. Первый: навык не оказывает положительного действия иначе как с возрастом. Поэтому говорит Овидий в шестой книге «Метаморфоз»: Seris venit usus ab annis[45]. Я хочу сказать, много надобно времени тому, кто хочет получить пользу от навыка, ибо надлежит долго заниматься разными делами. Поэтому и говорит пословица, что благоразумие живет только со стариками: так, мы видим, что врачи (от которых требуется много практики вкупе с ученостью) хороши, когда состарятся, ибо опыты у них были разнообразные и несметные. В согласии с этой истиной тот, кому удастся достичь крайних пределов длительного навыка, сможет считать себя счастливцем, но добираются до сих пределов весьма немногие, особенно сейчас, когда люди живут столь беспорядочно. Поэтому мудрый Солон, как сообщает Лаэрций в его жизнеописании, говорил, что старится в усердном учении[46], желая показать, что, будучи наконец способен пользоваться плодами трудов, посвященных учению, он уже недалеко от смерти; итак, от навыка немногие могут добиться помощи.
Второй довод: навык живет с весьма немногими; я хочу сказать, лишь весьма немногие имеют случай употребить себя в делах и испытать себя в мирских занятиях, как это явственно видно, так что лишь немногие могут извлечь благоразумие из навыка и опытности. О, сколь много отменных дарований, остающихся в пренебрежении и без употребления, проводят годы, живя на шарлеманер[47], как говорит пословица, а будь они употреблены в делах теми, кому надлежит вести оные, были бы и они в числе людей благоразумных, и у государей, возможно, их предприятия шли бы лучше. Но терпение – так все идет в свете и будет идти до его скончания.
Помню, читал я об одном знатном господине, жившем в Германии, который, хотя и был благородного духа, за всем тем избегал волнений больше, чем следовало, ибо некие честолюбивые и своекорыстные льстецы внушили, что лучше ему заботиться о телесном здоровье: по этой причине