перезарядились и вновь начали стрелять. С куда менее удобных позиций, работая по принципу – где придётся. Но и так они собирали приличную жатву. Плюс подключились аркебузиры, открывшие огонь из своих фитильных агрегатов. Этим-то ребятам было удобно и сподручно стрелять с куда большего количества позиций. Например, они подходили под самый выступающий вверх носовой форштевень, прикрываясь им от вражеских стрелков из лука. И стреляли, пользуясь преимуществом по высоте, ведь бойцы противника оттуда были как на ладони. А потом, сразу после выстрела, отходили на перезарядку, уступая место своим коллегам. И учитывая дистанцию, точность такого огня получалась чрезвычайная, как и действенность. С тех трёх-десяти, максимум пятнадцати метров пулю аркебузы не держал ни один из употребляемых супротивником доспехов. Даже шлем, если и выдерживал попадание без полного пробоя, то вминался и травмировал череп, в том числе фатально.
Бой продлился недолго.
Новое, непривычное оружие вкупе с неожиданной тактикой сделали своё дело. Так что и пары минут не прошло, как те, кто ещё мог, обратились в бегство. А первые две линии вражеских кораблей оказались полностью очищены. Проще говоря, живых супостатов там не наблюдалось…
Пять минут, и наступила тишина.
Только редкие стоны раненых. Наших раненых, потому что, несмотря на эффективность огня, они всё одно получились. Немного, но всё же. Даже трёх убили. Одного аркебузира застрелили прямо на глазах Государя – стрела пробила ему горло, и он с перекошенным от ужаса лицом рухнул в реку.
Иоанн закрыл глаза.
Пахло пороховой гарью, парным мясом и прочими сопутствующими ароматами. Противник, молча наваливаясь на вёсла, грёб, стараясь как можно скорее разорвать дистанцию и уйти. Уключины скрипели, но их уже было почти не слышно.
На кораблях же московских и захваченных, бойцы просто сели где пришлось и переводили дух. Им не верилось, что удалось победить. Да так быстро и просто…
Пикинёры и аркебузиры верили в своего короля. Вот прямо с той битвы, когда он спешился и стал с ними против новгородской конницы. А всадники конных сотен и бойцы королевской дружины… они… Будучи представителями дружинной культуры, скорее воспринимали Иоанна как фартового вождя. Сотенные в меньшей степени, так как уже ближе были по мышлению к регулярным солдатам, хотя и не забывали, кто они и откуда, а представители королевской дружины – в полной мере. Но главное, что всё одно, несмотря на весьма позитивные оценки Иоанна перед боем, никто из них не верил в то, что получится победить так просто и быстро. И так бескровно.
И в этой тишине, которую даже немногочисленные раненые старались не сильно нарушать, все обратили внимание на то, как Иоанн встал на носу корабля, закрыл глаза, сложил ладони с зажатым в них крестом перед собой и что-то начал шептать, вроде как молясь. Да так тихо, что никто и слов разобрать не мог. Только видели ближние, что губы едва шевелятся. А рядом, на форштевне, сидел один из двух его ручных воронов и невозмутимо чистил перья. Второй же бесшумно парил в вышине над полем