и хлестнул Фуоко по лицу. Фуоко взвыл.
– Ну вот шмотками и возьмём, Бершень. А змеелова прикопайте недалеко от дома. Пропал и пропал. -приказал он.
Кулак ещё раз хлестнул Фуоко по лицу. Бершень скривился, почувствовав всю боль удара будто бы на себе.
– Кулак, тебе зачем этот крысёныш? Придуши его наконец.-поинтересовался Бершень.
– Ты что ли полезешь к Солевой смради? -с вызовом спросил Кулак.
Бершень замер. На его лице расцвело осознание. Он замотал головой.
– Вот, для чего мне нужен этот крысёныш.-прокряхтел здоровяк и расплылся в самодовольстве.
Фуоко задрожал. Сочетание слов «Солевая смрадь» его испугала. А скорее, потому что он увидел ужас в глазах Бершеня. Кулак усмехнулся.
– Правильно боится, крысёныш. Мутузить его несколько дней. Но… не до смерти. Железом калёным пройдитесь по нему.-распорядился Кулак.
Он гордо вскинул голову к небу и протяжно произнёс: «Старый Клюка мне завещал перед смертью. Он умолял меня спасти его из той рытвины, в которую влетел тогда. Стражники нагоняли нас. Ему грызли ноги жуки. Он бы пообещал мне все богатства мира в то мгновение. И он заговорил. «Только чистый, непорочный пройдёт. Он должен пройти испытание страшной боли. И Солевая смрадь отдаст ему снедь величия. Лизнёшь и ты поймешь, что всесилен. При каждом поглощении снеди будешь ты терять себя, но приобретёшь больше. «Эти слова поразили меня тогда. Я понял, что это то, что я хочу. Богатство, всесилие. Вы же будете моими братьями. Я поведу вас. Клюку я тогда втоптал в рытвину. Он был слишком слаб и стар для этого. Кроме того калека.»
Кулак взглянул на Бершеня стальным и безумным взглядом. Бершень с жалостью взглянул на обречённого, но спорить с Кулаком не стал.
– Кулак, мы с тобой.-боязливо согласился Бершень.
5
Просторные каменные залы обдувал жгучий ветерок. В самих залах переливалась приятная светотень и было свежо. Колыхались занавески, украшенные голубым золотом. Позвякивали трубочки на верёвочках. В центре залов журчал фонтан, украшенный различными диковинными птицами. Охрана, одетая в кожаные доспехи, засыпала стоя. При этом у них были столь серьёзные лица, что любой завидев такие серьёзные лица, сразу бы решил, что в чём-либо провинился. На их доспехах красовался синий герб, в виде страшной рыбы, пожирающей чёрную звезду. На кожаных поясах у охранников висели кривые ножи и короткие трёхствольные ружья.
На зелёном диване возлегала обнажённая девушка, приняв благородный вид. В одной руке она держала серебряный кубок. На шее у неё было изумрудное колье. На запястьях и ногах были тоже изумрудные браслеты. Её смоляные и вьющиеся волосы красиво распадались по её смуглому телу. Девушка всеми силами старалась не заснуть и еле сдерживала зевоту. Её голубые глаза выражали всю сонность бытия. По залу то и дело проносились звуки шуршания кисти. Ражимонт Усечённый писал картину с натурщицы. Ражимонт был изящно сложен и носил всегда белое. Его серые глаза всегда впивались в самую незначительную мелочь. Единственное