то группа убыла сегодня с офицерами Центра на полигон 201-й дивизии для проведения занятий по спецподготовке.
– Давай, сам Абдусаламову объясняй. Он меня уже обвинил, что я здесь с тобой, развёл какую-то самодеятельность и не владею обстановкой, – полковник закурил и протянул трубку закрытой связи. – При мне звони, чтобы я потом дураком опять не выглядел.
Кузнецов довёл информацию до генерала. Тот внимательно выслушал. Никаких уточняющих вопросов не задал, но объяснения подчинённого его явно не удовлетворили. Он что-то буркнул матерное, и, никак не аргументируя, повторил заявление про самодеятельность. Зачем-то вспомнил недавнюю глупую ситуацию про мнимую засаду, устроенную на разведчиков Кузнецова их же агентом. Упрекнул подполковника в волюнтаризме и неосторожности. В конце правда, успокоился, узнав, что старшим из Центра прилетел знакомый ему офицер управления боевой подготовки главного штаба Погранвойск. Данный полковник действительно числился старшим группы, но Сергей его даже не видел. Ему для занятий по огневой подготовке и минно-взрывному делу московские чекисты «подсунули» двух своих человек, специально для этого прибывших в Душанбе другим рейсом. Их-то он с сотрудником разведуправления и повёз на полигон.
В Институте языка и литературы имени Рудаки Кузнецова с нетерпением ждал профессор Ердоев. Сергей зашёл в сумрачный кабинет и остановился у двери, дабы хозяин хорошо его видел и беспрепятственно сам подошёл для приветствия. Как он понял в прошлый раз, пожилой мужчина, оказывается, имел привычку, здороваясь с гостем, снимать очки. Причём делал это, ещё не успев встать из-за стола. Была бы шляпа, он снимал бы, наверное, её, но за отсутствием таковой, символическим знаком уважения являлся именно ритуальный жест с очками. А судя по их массивной оправе и толстенным линзам, зрение у профессора страдало очень сильно. Поэтому, разглядев визитёра и разоружив после глаза, к гостю, он направлялся уже «по приборам». Корректировка на маршруте, вероятно, была проблематичной, и при их знакомстве, учёный чуть не сбил Сергея, который опрометчиво сделать несколько шагов навстречу.
– Сергей Васильевич, наконец-то Вы добрались до меня. Присаживайтесь, – профессор, взяв офицера под локоть, позволил ему довести себя до стола и, нащупав столешницу, отодвинул гостю ближайший стул.
Сел на место, пошарил рукой, нашёл очки и, водрузив их на нос, широко улыбнулся:
– Я перевёл Ваш текст, и, по-моему, это сенсация, если, конечно, не чья-то гениальная фальсификация. Будете чай?
– Да. Если можно. Я, кстати, привёз Вам бакшиш, очень хороший молочный улун, – подполковник положил на стол бумажный кулёк.
Ердоев открыл его и шумно вдохнул аромат:
– Вай-вай-вай! Какой запах! Контрабандный товар? – хозяин громко засмеялся, подражая интонации героя из известного фильма.
– Всю контрабанду делают в Одессе, на малой Арнаутской, – поддержал весёлый настрой собеседника Кузнецов.
Хозяин заварил подаренный чай и разлил напиток в пиалы. Поставил на стол чашечку с колотым фруктовым сахаром нежно золотистого цвета. Хотел было закурить, но, глубоко вдохнув, передумал:
– Какая божественная смесь ароматов… топлёное молоко, абрикос и табак, – и опять засмеялся. – Забыл, Вы же не курите. Итак, предлагаю перейти сразу к делу, – он достал несколько машинописных листов, – с Вашего позволения, я не буду читать, а перескажу содержание своими словами, дабы не отвлекаться на пояснения особенностей древнемакедонского языка, стилистики автора и множества иных сложных нюансов. Первое, что хочу отметить: текст по содержанию абсолютно аутентичен периоду похода Искандера на восток, и если он подлинный, то позволяет довольно точно датировать время своего написания – октябрь или ноябрь 330-го года до нашей эры. Так точно можно утверждать исходя из указанного места нахождения автора: Александрия в Ариане, сейчас это афганский Герат. Город был заложен в 330-м году. И названного месяца Митры по персидскому календарю, то есть где-то октябрь – ноябрь. Кроме того, именно 330-го года, потому как в тексте упоминается пожар в Персеполе, случившейся «весной». Как известно, столицу династии Ахеменидов Искендер сжёг в первой четверти 330-го года, незадолго до начала похода в Среднюю Азию и Индию, – Ердоев шумно отхлебнул остывший чай и продолжил. – Автором является иларх шестой илы гетайр, некий Байтон. К сожалению, я не нашёл упоминаний о нём в известных мне источниках. Впрочем, это и немудрено, по причине, озвученной ещё на прошлой встрече. Так вот, этот самый кавалерийский командир пишет письмо самому царю – Александру Македонскому! Представляете? – глаза профессора в очках округлились до невразумительных размеров.
– Да. По-моему, это дерзкое нарушение субординации, – отреагировал Сергей, доливая в пиалы чай.
– Нарушение?! – всплеснул руками Ердоев. – Да это неслыханный нонсенс! Всё равно, что Вы сейчас напишете письмо генеральному секретарю ЦК КПСС. Не как коммунист, а как начальник одного из многих подразделений КГБ СССР. Между Вами и товарищем Андроповым как минимум с десяток ступеней должностных лиц, через которых придётся перепрыгнуть. За подобную выходку, не тогда, не сегодня, автору точно не поздоровится. И вот