мне всё в красках рассказывала. Подробности я, разумеется, забыл, да мне это и не очень интересно тогда было, но кое-что помню.
Жить они устроились в каких-то меблированных комнатах на Невском, неподалёку от Дворцовой площади. В первый же день отец по делам в департамент отправился, а затем они вместе по городу поездили. Матушке нечасто удавалось в столицу выбраться, вот они и покатались. В день высочайшего приёма они к назначенному сроку в наёмной карете во дворец направились. Кареты подъезжали одна за другой. На въезде стояла полиция и проверяла по спискам, можно ли их пропустить ко дворцу. Матушка охала и ахала, когда рассказывала, какая красота во дворце и сколько же там народа собралось. Лакеи еле-еле успевали мужские пальто и женские шубы с меховыми салопами принимать.
В три часа наступило время принесения поздравлений. Вначале шли высшие сановники страны, придворная знать, министры, генералитет. Затем очередь и до всех остальных приглашённых дошла. Вот и нашу фамилию назвали. Отец поправил мундир, взял Сашу за руку, и они пошли в парадную залу. Государь в полковничьем мундире расположился в кресле, рядом с ним сидела государыня. В зале находились и другие члены императорской семьи. Отец произнёс небольшое поздравление, а затем представил матушку и Александра.
Государь головой покачал и вопрос задал:
– А что, Фрол Иванович, признайся: с умыслом ты своего отпрыска Александром назвал или так уж произошло?
– Так священник решил, который сына крестил, ваше императорское величество. Александр родился в день именин святого Александра Солунского.
Государь попросил Сашу подойти к нему и погладил его по голове, а государыня одной рукой обняла его, а другой дала ему конфетку. Затем поцеловала и сказала:
– Пусть этот поцелуй хранит тебя в лихие годины.
…Тут папа прекратил молчать и задумчиво произнёс:
– Вот ты, Никита, всё это рассказываешь с чужих слов, а я эту сцену часто вспоминаю сейчас, причём чем старше становлюсь, тем чаще вспоминается мне тот день. Ты говоришь, что я ничего не мог запомнить, мол, маленьким совсем был. А я помню, и даже голос государыни как будто слышу, и понимаю прекрасно, что не погиб ещё в сорок первом, когда меня сбили, лишь поскольку меня тот поцелуй хранил.
Дядя Никита только головой в знак согласия кивнул и свой рассказ продолжил:
– Там же, в зале приёмов, уже на выходе, им каждому по памятному подарку преподнесли. Шурке матросская бескозырка досталась. Размера на три или четыре больше, чем надо, правда, оказалась, но хороша была. Российский герб, вышитый посерёдке околыша, золотом горел, а с двух сторон от него надпись, и тоже золотистого цвета, нитками шёлковыми вышита: «Память Азова». Ленточки длинные, чуть ли не до поясницы доставали, а на них золотые якоря вышиты. Маме – отрез из чёрного натурального бархата, а папе – саблю арабской работы.
А затем к ним подошла великая княгиня Ольга Александровна и ещё на секунду их задержала.
– Фрол Иванович, – обратилась