должна была прийти сводка по всем мониторам, а сводки не было. Что-то сломалось? Да и пёс с ним, там есть дежурный системщик; случись что, уже искали бы Николая с собаками. Можно гордиться, он собрал персонал, способный справиться практически со всеми мыслимыми цифровыми бедами.
Николай вошёл в ванную. Стоп. Вчера в этом стакане – три отверстия, для трёх зубных щёток – стояла одна щётка. Зелёная, в левом гнезде. А сейчас стоят две, красная в правом. Николай усмехнулся. Вот оно как. Взял красную щётку в руку… да, вроде бы и рука припоминает. Очень уж быстро всё происходит.
Он осторожно прошёл на кухню. Саша ещё вчера всё прибрала, от помощи отказалась наотрез. Стоп-стоп… память возвращается? Очень хорошо. Так что было вчера? Ну то есть со вчера на сегодня?
* * *
Были снежки. На улице теплынь, около нуля, снегопад, самая погода для снежков. И они выбежали, и играли в снежки друг с другом и другими выбежавшими праздновать. Было жутко весело, Николай давно так не веселился, а в снежки не играл класса с пятого школы.
Были фейерверки. Много. Двухтысячный год, преддверие нового тысячелетия, не баран чихнул! Они смотрели на загорающиеся в небесах картины, причудливые узоры и фантастические фигуры и восторгу не было предела. Это был тот самый, детский, ничем не запятнанный восторг.
Что потом? Как всё случилось? Николай стоял у кухонного окна глядел наружу на убранный в снежную пушистую перину спящий мир и вспоминал. Всё-всё, каждую мелочь.
Океан её глаз. То серые, то зелёные, они манили, и погружаться в них было невероятно приятно. Там было всё светлое: улыбка, и радость, и восторг, и наслаждение. И не было ничего тёмного.
Мёд её губ. От них было не оторваться, и он не отрывался, искал их вновь и вновь, он не мог насытиться, не мог устоять, не мог прекратить.
Шёлк её кожи. Она была гибкой и прочной, податливой и несгибаемой, услужливой и непреклонной. Все мыслимые противоположности, и у него не было сил отнять ладони, отвести губы, закрыть глаза…
Аромат её волос. Он погружался в них точно падал в траву, в россыпь полевых цветов, и от цветочных благовоний возгорался огонь, который не сжигал, но приносил радость им обоим, и ему больше хотелось дарить радость ей, нежели забирать её самому.
…Хрусталь её голоса…
…Огонь её объятий…
…Чары её слов…
Всё это было. И неведомо, сколько длилось, и сколько раз случалось, много раз. Она ничего не требовала, она только предлагала. Она ничего не забирала взамен, а только делилась. Николай очнулся от сладострастных воспоминаний и добыл из того самого кармана заветную стопку средств «индивидуальной защиты».
Все на месте. О боже правый… Николаю захотелось дать себе по лбу, и он врезал ладонью от души, да так, что Роза, всё это время бродившая по полу за спиной, в два прыжка взлетела на подоконник и уставилась на человека, словно спрашивая: «Ты что творишь?».
Николай скрипнул зубами.