и мгновенно переварить хоть дубовый брусок с гвоздями. Особенно в заиндевелой беседке на границе оттаивающего круга, медленно расползающегося от мангала.
А может, Тинатин и Володя просто были шашлычными гениями.
Кошка так и бродила под столом, бодаясь с разными коленями и отказываясь от любых угощений. Настойчивую руку Тинатин она даже оттолкнула, привстав на задние лапы, что привело народ в дикий восторг.
– Мусульманка, по ходу, – свинину, падаль и кровь не жрет, – объяснил Карим, посмеиваясь, ловко выкромсал из кубика баранины мягкое нутро и протянул кошке. Кошка обнюхала мясо издали, облизала нос и несильно цапнула Карима за запястье.
Карим ойкнул, отдергивая руку. Кошка неодобрительно заорала и пошла прочь.
– Зажралась, паразитка, – сказал Карим, засмеялся и добил кубик сам.
– Ну нельзя им человеческое, не кормите! – не в первый раз воззвал Володя, суя каждому в руку по шампуру из очередного букета, и опять утек к мангалу.
Аля с запоздалой благодарностью кивнула ему вслед и осоловело уставилась на шампур. Он манил и дразнил, но места в животе не осталось. Аля была сыта, довольна, в шапке и, кажется, счастлива.
Она съехала на тюбинге, ледянках и санках по длиннющим пологим склонам карьера кучу раз: сбилась со счета после двадцатого. Потом перебежала к отвесным и ухабистым, которые вышибают прямо в небо, ярко-синее и щекочущее глаза полыханием солнца, и тоже быстро потеряла счет. Стоя, лежа, спиной вперед и с закрытыми глазами. Ничего не сломала и не ушибла ни себе, ни кому еще, не отморозила палец, не врезалась в дерево и не провалилась под лед, не раздавила ребенка или старушку.
Детей и старушек не было. Было несколько компаний двадцати – сорока лет. Они не мешали, не приставали, не курили рядом и не торчали на трассе. Они катались, хохотали и не лезли.
Алиса, изнемогая от удовольствия, заставляла Алю съезжать то на брудершафт, то бутербродиком, Марк немножко преследовал, но границ не переходил, Карим и Володя помогали затащить санки в гору, и даже Алину и Тинатин вынудили скатиться втроем, затем всей толпой – и толпа долго расползалась из сугроба, обессилев от громкой радости.
Радость не улеглась ни по пути к домику, ни пока все переодевались, приводили себя в порядок и ждали первую порцию шашлыка, пожаренную Володей при участии Тинатин с изумительным проворством. А в беседке, куда народ ввалился после сурового клича Тинатин «Идите жрат, пажалусто!», радость, как в каком-нибудь учебнике метафизики, превратилась из душевной в телесную. Причем без особого участия увеселительной запивки, как бы там ни происходили друг от друга слова «спирт» и «спирит».
Водки, к общему облегчению, не было, от вискаря – «Заморского! – голосил Марк, заводясь от улыбочки смущенного Володи. – Контрабандного!», – от вина и тем более от пива Аля уклонилась и снова поймала благосклонный взгляд Карима. Стало приятно и тут же неприятно: чего это она ведется на чужие реприманды и поощрительные сигналы? У нас тут не махалля и не смотр девичьей чистоты. Вот хряпну ему и всем назло, подумала