я с энтузиазмом предавался всем этим порокам. Убийства доставляли мне удовольствие, я с жадностью набрасывался на рабов и пленников, стремясь преисполниться мнимой «славой» финексийского воина.
Те давние события – предательство Вор'ссана и участие в гражданской войне – лишь усугубили мою жестокость и моральное разложение. У меня просто не оставалось твердой опоры, веры во что-то великое. Все высшие идеалы в моей юной душе оказались поруганы и растоптаны той бессмысленной резней братьев против братьев.
В череде бесконечных сражений, когда сегодняшний союзник на следующий день мог стать кровным врагом, я все больше черствел сердцем. И все чаще потакал своим низменным порывам, рационализируя их трактовкой о «высшем предназначении расы».
Вспоминая те жуткие годы, я впервые за долгое время почувствовал к себе не гордость, а настоящее отвращение, лишь из-за того что убивал бывших братьев. Да, я во многом стал таким же, как те тираны старого режима, которых возненавидел в юности. И это осознание было горче всех самых унизительных поражений в бою.
Перед тем, как окончательно оставить воспоминания о прошлом, я задумался над одним важным моментом. А были ли на самом деле тираническими те правители, против которых я так отчаянно восставал в молодости?
Погрузившись в размышления, я постепенно начал осознавать, что, возможно, все это время заблуждался в своих убеждениях. Ведь мы, финексийцы, подняли бунт вовсе не против настоящей жестокой тирании. Мы воевали… просто ради самой войны!
То прежнее правительство императоров вовсе не стремилось угнетать наш народ. Напротив, они пытались обуздать наши воинственные порывы и не допустить дальнейших конфликтов, которые могли ослабить Империю.
Но для нас, свирепых финексийских воинов, такая миролюбивая политика стала непереносимым ударом. Мы совсем не хотели повседневной обычной и вынужденной мирной жизнью. Наш народ просто не мог существовать без беспрестанных войн и кровопролитий!
Именно поэтому мы и окрестили прежнего правителя «слабаком», неспособным повести Финексийцев на новые завоевания. Его попытки сдержать наш агрессивный нрав расценивались как предательство самой сути нашего воинственного племени.
Вот почему с таким рвением я присоединился к мятежникам, чья риторика призывала к свержению «тиранического» режима. На деле же мы банально жаждали крови и не желали подчиняться даже минимальным ограничениям нашей воинственной натуры.
Осознав эту горькую истину, я в очередной раз утвердился в мысли, что давно потерял истинный путь финексийского воина. Мы все оказались ослепленными жаждой насилия и собственными низменными инстинктами.
Но тут возникает вопрос, хочу ли я искупления от свои грехов? Скорее нет, мне это не зачем и оно ничего не изменит в моей жизни, жаль что я такой, но плевать, меня вполне устраивает кем мне суждено остаться.
Внезапно