человек, случайно оказавшийся в нехорошем месте в нехорошее время. И эту случайность активно используют оперативники, «подгоняя» под неё объяснения свидетелей и получая «признание» совсем не правовыми способами. А реальные преступники и другие заинтересованные лица этому охотно способствуют. Избрав одну версию, показавшуюся наиболее верной и точной, в дальнейшем вы сами подсознательно подпадаете под власть этой версии. Не замечая этого своеобразного самогипноза, будете однобоко проводить расследование, некритично подхватывая все показания и обстоятельства, подтверждающие эту версию и досадливо отмахиваясь от показаний и обстоятельств, опровергающих её, или закрывая глаза на имеющиеся пробелы и противоречия. При таком подходе любой поступок приобретет несвойственное ему значение, легкомысленно брошенное слово будет расцениваться как проявление давно обдуманного умысла. Добавьте еще не так уж редко встречающиеся в следственной практике совпадение случайных обстоятельств, «уличающих» обвиняемого.
Контроль прокурора был эпизодичен и далеко не ежедневен. Средства связи исключали повседневный контроль следственного управления. И надо признать, что контроль на расстоянии проверяющих и надзирающих не эффективен, и только отвлекает от работы. Отстаивание своей точки зрения, не согласие с руководителем не только допускалось, но и молчаливо одобрялось. Профессиональная аргументированная позиция уважалась. Безусловно, были и руководители, весьма болезненно воспринимавшие возражения, и относившиеся к такому следователю негативно. К сожалению, сейчас следователю в первые сутки не до анализа – руководство требует незамедлительных результатов, хотя бы в количестве проведенных следственных действий. Следователю не до самостоятельного планирования – успеть бы беспрекословно выполнить неизбежно формальные указания.
Согласно неписанному кодексу этики ложь, а тем более прямой обман для следователя был недопустим. Сейчас ложь стала для следственных и прокурорских работников почти повседневностью, и не только не порицается старшими по должности, но и получает одобрение. Такие выводы позволяет делать моя почти сорокалетняя практика в уголовной юстиции, а пять лет оценка следствия входила в мои прямые обязанности.
Следствие не признавалось ключевым подразделением, финансировалось по остаточному принципу. Не отличалось совершенством и законодательство. О кризисе следствия я, будучи следователем, неоднократно писал в журнале «Законность»: «Гражданин, столкнувшись с нашей юстицией, впредь зарекается обращаться к ней за защитой своих прав, а от перспективы оказаться свидетелем со всех ног бросается прочь, крича «чур меня». О каком «высочайшем» профессионализме может идти речь, если 60% следователей прокуратуры Саратовской области имеют стаж работы менее трёх лет? Всерьез никого