от красоты девушки было равным по своей силе с впечатлением от её увечья. Это я начал ощущать, стоя на крыльце почты, я ушёл, сбежал – что кривить душой, но почтовую принцессу не мог забыть ни в тот день, ни через год, никогда.
Февраль 2017
Надпись в Тучковом переулке
На широком подоконнике распахнутого окна стояла женщина. Резиновые жёлтые перчатки на её руках искрились, розовая тряпка скользила по стеклу, и оно блестело от яркого света так, что были заметны самые маленькие грязные пятнышки. Её волосы, немного рыжеватые, у корней тёмные, тонкие, слегка завитые, собранные в хвостик, отливали на солнце медью. Она знала, что сейчас выглядит совсем как смешная тридцатидвухлетняя неудачница с веснушками, пустыми мечтами и неустроенной личной жизнью. Женщина щурилась, кружила по стеклу тряпкой, растирая брызги чистящего средства, и иногда поглядывала вниз, всё пытаясь прочесть надпись то ли краской, то ли мелом, неровно растянутую на асфальте тротуара.
– Длинно, – подумала она наконец, прочитав. Тряпка, зажатая в перчатке, замедлила свой круговорот по стеклу. Это было последнее окно в просторной пятикомнатной квартире с высокими потолками, шкафами с книгами вдоль коридора, изразцовой печью, паркетными полами, вторым выходом на дворовую лестницу. Женщина присела на подоконник и на минуту задумалась, подставив лицо под лучи майского солнца.
Вот пишут люди под окнами других людей признания, пишут на пожарных вышках, на причалах, на заводских трубах, на крышах домов, лезут очертя голову на недоступные башни. Пройдут дожди, раскиснет снег по весне, слова о любви затрут подошвами, ветер изведёт порывами с песком и пылью, закидают окурками, фантиками, дворник замучается соскребать, собачки не замедлят пометить, новый асфальт закатают. Блажь, и только.
Помнится, накануне выпуска кто-то, не иначе как влюблённый, перед школьной калиткой на асфальте зелёной строительной краской написал «Ты – мой свет» и что-то ещё, что-то в духе «любовь-морковь» – уже и сложно вспомнить. Тогда, на последнем звонке, она выдала шутку, что, мол, зелёная надпись у школьных ворот вовсе не про любовь, бойко выкрикнув со сцены: «Учиться, друзья, учиться и обязательно продолжать учиться после школы, как завещал великий Ленин и автор зелёнки. Ибо сейчас ты – свет, а завтра – не дай бог тьма!» В зале гоготали.
Она была очень активная и дерзкая. Юбку носила выше колен, контуры губ подводила коричневым карандашом, глаза – густо чёрным, волосы скручивала высоко в хвост, курила за школой, так что к директору вызывали, и не раз. Слушала с одноклассниками на чердаке песни группы «Кино» с кассетного магнитофона. Часто плёнку жевало, складывало в гармошку, приходилось вставлять карандаш в отверстие колёсика кассеты и прокручивать, сматывая тонкую коричневую ленту обратно в кассету. Когда Цой летом 1990-го погиб в автокатастрофе, ревела навзрыд у его могилы на Богословском кладбище[3].
После окончания школы она никуда не поступила, устроилась официанткой в бар, пела во дворах в компании