очень, а кто её вообще не достоин.
Францисканцы не зря учили Виоланту не лицемерить без нужды. «Сладкие улыбки и фальшивые речи оставьте для непригодных глупцов, – говорили они. – Не пытайтесь понравиться всем сразу. Лучше, при встрече с нужными людьми, старайтесь, чтобы никто ничего про вас сразу не понял. Заинтересуйте этой непонятностью, присматривайтесь и молчите о своём интересе до тех пор, пока люди не выскажутся о себе сами и самым исчерпывающим образом! Так вы вернее определитесь – нужны ли они вам на самом деле и, заодно, получите информацию, с помощью которой будете ими впоследствии управлять».
Умная Виоланта легко усваивала такие уроки, поэтому вышла из кареты даже не пытаясь придать лицу какое-то определенное выражение. Она просто вышла, пробежала взглядом по лицам встречающих и поклонилась.
Но поклонилась так, что всем сразу стало ясно – в их лице арагонская принцесса кланяется Франции, как своему новому дому.
4.
Филаргос уже устал одной и той же рукой поправлять то шапку, то ворот мантии. С того момента, как принцесса вышла из кареты, он только этим и занимался. Да еще тем, что не сводил взгляда с её лица. Но Виоланта все представления и приветствия слушала, глядя исключительно на говоривших с ней, и ни единого взора не бросила в сторону сверкающего епископского перстня. Даже когда представляли самого епископа, получилось так, что она уронила на снег меховую муфту, в которой отогревала руки. Ди Клермон и стоявший с другой стороны д'Айе, бросились эту муфту поднимать, из-за чего создалась некоторая сумятица, и епископу пришлось отступить, оставив принцессу без крестного знамения и традиционной подачи руки для поцелуя.
Больше поводов оказаться рядом у него не было. Оставалось только досмотреть до конца церемонию представления и насладиться тем, как величаво удалилась её высочество в свой шатёр!
Филаргосу такое начало совсем не понравилось. Раздражаясь все больше, он уже мысленно составлял епископу Лангрскому гневное послание, как вдруг увидел, что к нему спешит герцог ди Клермон, только что в некотором смятении выскочивший из шатра Виоланты.
– Ваше преподобие! – горестно запричитал он еще издалека. – Прошу вас! Духовник её высочества в дороге заболел… Она скорбит, что вынуждена пересечь границу Франции без исповеди и отпущения грехов, а каяться в прошлых грехах перед французом… ну, вы понимаете…
Едва удержавшись от «наконец-то!», епископ степенно кивнул и, дыша на озябшие руки, двинулся за герцогом к шатру.
Все, кто находился внутри, были тотчас выдворены, у входа поставлена охрана, и епископ смог наконец благословить духовную дочь крестным знамением под блеск своего сапфира.
– Давайте сразу к делу, ваше преподобие, – произнесла Виоланта, указывая Филаргосу на стул и сама усаживаясь напротив.
Все еще полагая, что речь идет об исповеди, епископ потянулся к святым дарам, но принцесса его удержала.
– Не надо. Моя совесть абсолютно чиста, и сама я со дня последней