говорили, что ЦК отменили. Наврали, похоже.
– Ицхак поехал, – сплюнул милиционер. – Ицхак Рабин, премьер-министр Израиля.
– А куда поехал-то?
– «Куда-куда»! Ты шпион, что ли? Это секрет государственный!.. – рассердился милиционер. – В синагогу он поехал. Здесь за углом.
– Пошли в синагогу, посмотрим на живого премьера! – обрадовался Василий.
Возле синагоги собралась толпа: охранники, журналисты, какие-то люди в пиджаках… Но проход в синагогу был открыт.
– Вы куда? – покосились охранники на разбитое лицо Василия.
– Шалом, – ответили мы. – В синагогу.
– Не забудьте надеть кипу, – пропустили нас.
Мы зашли внутрь. Ицхак Рабин, окружённый свитой, общался с людьми в холле синагоги. Он был седой, с высоким лбом. Смотрел чуть исподлобья.
– Без кипы нельзя! – подскочил к нам невысокий мужчина с совиными глазами и похлопал себя по макушке. Где взять кипу, он не пояснил.
Я заметил, что некоторые входящие клали на голову обычный носовой платок. С некоторой опаской я развернул свой платок – к счастью, он оказался чистым, – и положил его на голову. Василий тоже нашёл какую-то тряпочку.
Мы ввернулись в окружавшую Ицхака Рабина гудящую толпу, стараясь подойти поближе.
– Здравствуйте, товарищ Ицхак! Шалом! – крикнул Василий и помахал премьеру рукой.
Ицхак Рабин поднял глаза, чуть улыбнувшись. Его телохранители отнеслись к нам равнодушно. Никто не хватал за руки, не выталкивал из синагоги. Мы вышли на улицу сами.
– Надо же, в двух метрах от премьер-министра Израиля стояли! – удивился я. – Как он только не боится?
– А чего ему бояться? У нас здесь не Америка, – хмыкнул Василий и потёр слегка заплывший глаз.
Через два года я услышал в новостях, что в Тель-Авиве на одной из встреч Ицхака Рабина застрелили.
Я ушёл из техникума – приборостроение так и не захватило меня. Поступил в институт, чтобы учиться на государственного чиновника. Решил попробовать себя в этой сфере.
Днём учился, потом шёл на тренировки по рукопашному бою, а ночью работал охранником в гостинице – с 8 вечера до 8 утра, сутки через трое. Охранял сувенирные лотки.
Сувенирами торговали бывшие воины-афганцы. Они предлагали иностранцам картины, поделки из камней, матрёшки и прочий хлам, цена которого была завышена раз в пятнадцать. В этом я ощущал некоторое мошенничество, но формально всё было организовано по закону. Это были девяностые – пьянящие, безумные. Казалось, успех – вот он, уже близко, протяни руку и схвати крепко. Пока страна лежала в нокауте, можно было делать лихие дела.
Торговля шла в холле гостиницы. Нанятые коммерсантами продавщицы предлагали заграничным постояльцам товар, а я его охранял: сидел на диване и следил, чтобы посетители не утащили и не испортили развешенные на стене картины. За пропажу любой из них мне пришлось бы отдать «афганцам» сотню своих стипендий. Работа была несложной, одна проблема – туалет находился в соседнем зале. А как отлучишься?
Зато у меня был отличный