улыбаются на фотографиях, а Федя всегда был грустным. Ни одной фотографии нет, где он хотя бы улыбается. Да и не помню я, чтобы он смеялся. Может, бывает детская депрессия, которая во взрослую перерастает, как думаешь? Я твержу ему, что у него двое прекрасных детей, пусть ими займется, это ж смысл жизни. Нет, не хочет. Лежит, кино какое-то смотрит. Твержу: поищи работу, он в ответ, что не хочет писать на заказ, под чью-то дудку плясать. Говорю ему: а ничего, что я под чужую дудку всю жизнь пляшу и вас на это кормлю? Отвечает, твой выбор. Он бы хоть, как его Анюта, уехал, вырвался, мечтал о чем-то. Мне кажется, у него этот, как сейчас у многих, аутизм, а не шизофрения. Тогда, когда он маленьким был, не было такого диагноза. Всех, кто не вписывался в норму, сразу в шизофреники определяли. А я теперь думаю, что он никакой не шизофреник, просто особенный. Сейчас не хочет даже на улицу выходить. Ему страшно, я это вижу. Потеет, понос начинается. Как это… мне девочки рассказывали… панические атаки. Но тогда таких диагнозов не ставили. Федя сидел в углу, катал машинку. Главное, никого не бил, игрушки не отнимал. В детском саду его считали хорошим мальчиком, послушным. Делал что говорят. А потом… Это я ему жизнь сломала, моя вина. Не стала стучаться по всем врачам, хотя возможности и связи были. Отпустила ситуацию, надеясь, что само как-то пройдет. В поликлинике врач так и сказала, может, пройдет, израстется. И я ей, дура, поверила. Этой недоучке. Ничего само не проходит, не израстается. Мне сказали – шизофрения, я и кивнула. Не стала докапываться. Таблетками его кормила и только хуже делала. Моя вина, что сына не вытянула. Мой грех.
– А его отец? Он никогда не хотел узнать? – спросил Саныч.
– А ты, отец, никогда не хотел узнать? – отрезала жестко Надежда. Сколько раз за эти годы она убеждала Саныча найти сына, сделать первый шаг. Столько же раз он кивал, соглашаясь, но ничего так и не сделал.
– Надюх, не злись, ты же знаешь, что я отец никакущий, – ласково сказал Саныч, – навалял дров и даже разгрести не могу. Не хватает смелости. Это ты у нас герой. Никто бы так не смог, как ты. Иногда думаю, а вдруг сын меня искал, спрашивал? Или, наоборот, ему было все равно, кто его отец?
– Пока не спросишь, не узнаешь, – пожала плечами Надежда. – Или ты боишься, что он работает грузчиком и ничего не достиг? Тебе хочется найти просто сына или успешного сына?
– Надюх, ну почему ты такая всегда напролом, а?
– Потому что мне много лет. Все родители хотят гордиться своими детьми. Тем, что они стали успешнее родителей. Если бы твой сын стал профессором, известным журналистом, врачом, исследователем, ты бы мог им гордиться. А если бы он работал в магазине уборщиком, вряд ли. Поэтому ты и не хочешь его найти. Боишься, что твой сын стал уборщиком.
– Зачем ты так? – отмахнулся Саныч.
– Сказала правду? Разве не так? Поэтому ты так цепляешься за Серегу. Он талантливый парень и считает тебя своим наставником, вторым отцом. Ты им гордишься, поэтому и носишься с ним. Не сердись на меня. Ты знаешь, что я не со зла так говорю. Сама живу с этим грехом на душе