артиллерийской академии, а без этого получить чин генерал-майора практически невозможно, вперед продвигали исключительно «академиков». Однако начавшаяся война с японцами кардинально изменила его положение, теперь до генеральских погон только руку протянуть: до первого удачного дела против неприятеля, ведь тогда толстые жгуты канители на эполетах уже по одной только занимаемой должности положены!
Будучи командиром артдивизиона, Ирман был напрямую подчинен генералу Фоку, но, став начальником артиллерийской бригады приданной дивизии, уже опосредованно. Новая ситуация резко усугубила конфликт, и теперь начальник дивизии постоянно изливался желчью и брызгал словесным ядом, не в силах бороться со строптивым полковником. Зато на командирах стрелковых полков отрывался старик, а ведь Фоку пошел седьмой десяток прожитых лет. Полковники ответно его тихо ненавидели, желая, чтобы тот как можно быстрее получил японскую гранату под ноги или шрапнелью по дурной голове – любой вариант устроит!
Но о своем потаенном желании командиры полков никому не рассказывали, даже младшим по чину офицерам. И все дело в том, что старого генерала в дивизии любили, причем искренне. И выражение этой привязанности у нижних чинов выражалось в прозвище, которым они наделили своего начальника дивизии – Фока. То ли в честь героя русской народной сказки, что «на все руки дока», то ли уменьшительно-ласкательное увеличениефамилии на одну букву. А это о многом говорило: никто более такой популярностью у солдат в Порт-Артуре не пользовался даже близко.
Только на флоте был вице-адмирал Степан Осипович Макаров, которого матросы в Порт-Артуре любовно называли дедушкой и почитали всей душою. Но 31 марта он погиб, уйдя на дно вместе с броненосцем «Петропавловск» и почти всей командой.
– Что произошло, то произошло, уже не изменишь…
Ирман тяжело вздохнул, покосился в сторону сидящего чуть ниже китайца – местных жителей по приказу начальника Квантунской области генерал-лейтенанта Стесселя согнали на строительство укреплений больше двух тысяч, недостатка в работниках не было. Как трудолюбивые муравьи, практически беспрерывно, они сновали на склонах сопок, и потихоньку прямо на глазах вырастали люнеты и редуты, вырывались траншеи и окопы, в два, а кое-где и в три яруса, с защитными козырьками, брустверами с амбразурами. Возводились и укрытия для пехоты и артиллеристов – блиндажи и капониры, способные противостоять обстрелу из полевых орудий.
Гора Наньшань превращалась в неприступную твердыню, за ней уже принялись возводить вторую линию обороны, от станции Тафаши, что на берегу бухты Хунуэза, до Цзиньчжоуского залива на западе. Ширина второй линии обороны была пять верст, чуть больше, чем у Наньшаня, но позиция располагалась всего в двух верстах от этой горы и являлась намного более крепкой: цепь сопок буквально перегораживала путь вглубь Ляодуна, оставляя два узких прохода, и оба вдоль берега заливов.
Там только начали возводить укрепления и отрывать окопы силами