– гнет свое Строжка.
Помбей. Я вдруг вспоминаю, как расплескал флягу этого пойла тогда в Прибехровье.
Какая же хитрая баба…
– Так вот на кой черт ты достала помбей, когда мы вели нашу милую беседу, – щурюсь я. – Ты приманила свинуша на запах.
– Ха, раскусил-таки, – довольно щерится Табита. – Ловкий прием, ага?
– Шельма, – цежу я, обиженный на себя за собственную глупость. Я ведь еще и сам метнул ту дьяволову флягу… А для чуткого свинушьего обоняния это было похлеще взрыва на парфюмерной фабрике. Идиот.
Лих, до того сосредоточенно ковырявший в зубах плоской деревяшкой, вдруг влезает в разговор.
– О, точно! – выплюнув щепку, он проводит языком по зубам. – Этот трюк еще дядя Яков выдумал. Ну, когда он еще…
Лих внезапно умолкает, словно сболтнул лишнего. Он опускает взгляд в стол, а Табита меняется в лице.
– Лих, етить тебя… – шепотом ругает его Строжка.
– Мы засиделись, – гробовым тоном объявляет мастер. – Подъем рано, а вы тут… языками чешете.
– Ну, я просто… Того… – жалко оправдывается Лих, поскребывая ногтем по пустой миске.
– Отс-с-ставить, – обрубает Табита, поднимаясь из-за стола. Несмотря на количество выпитого виски, движения женщины остались ровными, чего не сказать о заплетающемся языке. – Я уш-ла. И вам стоит. Строжка, – она бросает на старика холодный взгляд из-под горшка темных волос, – дальше сам.
– Хрок-ха н-ху на? – вопросительно хрюкает свинуш, обнажив желтые клыки.
– Доброй ночи, ага, – завершает она и, накинув на плечи чернильный плащ, пропадает за колонной.
В кирхе воцаряется неловкое молчание. Ровно до тех пор, пока не хлопает входная дверь.
– Это что еще было, дружище? – не выдерживаю я.
– Дядя Яков, – вполголоса повторяет Лих, – больная тема…
– Лих, ёкарный ты балбес! – скрипит на него Строжка, строго сверкнув стеклышками очков. – Помолчи-то уж, ради богов. Тебя в разведку не возьмешь, всё-то выболтаешь…
– А я что? – Лих надувает губы. – Я ничего…
– Ой, – дед отмахивается, – чем трепаться попусту, ступай-ка и проводи братца Бруга до его комнаты.
– Понял, понял, дед, только не зуди, – фыркает Лих.
– Мне кто-нибудь уже расскажет грязные тайны цеха или нет? – не унимаюсь я.
– Всё-всё, разговорчики завтра, молодежь, – ворчит старик. – Я встану с зарей-то, дык тогда и ошейник утром налажу, пока спать будешь… Всё настроение отбили, экие вы.
Собравшись пойти прочь, я закатываю глаза. Но тут же вспоминаю про котелок на столе, уже успевший расстаться с жаром и паром:
– Погоди, дружище, а добавка?
Но Строжка, оказывается, сложил очки в кармашек на груди и куда-то уковылял. Уверен, он прекрасно расслышал мои слова, но прикинуться глухим ему показалось лучшим выходом. Удобно ты придумал, ушлый старикан.
В обеденной остался только немногословный свинуш. Хорха уже схватил котелок в охапку и другим копытцем сгребает