он совсем не прислушиваться к иеромонахам?
– Но ведь раньше он ему отказал? Все же знали…
– Ну какой из Дамиана иерей? Знаешь, я думаю, он и в Бога-то не очень верит… – это Лытка на всякий случай сказал шепотом, – авва тоже не дурак. Если Дамиан станет иеромонахом, то его, чего доброго, сделают игуменом, он же такой, без масла куда хочешь влезет… Ведь это не авва будет решать, а где-нибудь повыше. Епископы какие-нибудь… Представь себе Дамиана на месте аввы! Да он весь монастырь разнесет со своими помутнениями!
Лешек судорожно хохотнул: ему совсем не хотелось видеть Дамиана на месте аввы. Авву он, правда, встречал только на праздничных службах и ничего о нем толком не знал. Но Дамиана на этом месте представлял хорошо.
– А зачем авва его тогда двигает?
– Не знаю. Не понимаю я этого. Или он хочет весь монастырь сделать похожим на наш приют? Чтобы все по струнке ходили… Не знаю.
– Противно получилось, – вздохнул Лешек. – Паисий хотел Дамиана убрать, потому что у него сана нет, а вышло еще хуже… Может, авва просто не знает, какой Дамиан на самом деле? Может, с аввой он прикидывается добрым?
Лытка пожал плечами, что могло означать все что угодно: от его неуверенности до полного согласия с этими словами. Лешеку хотелось думать про авву хорошо: пусть в монастыре будет хоть один человек, на которого можно уповать в случае чего. Из этой истории он сделал вывод, что Паисий не имеет настоящей власти и надеяться на его заступничество не приходится.
Лытка сказал, что Дамиан забудет эту историю. Наверное, он просто хотел Лешека успокоить, но Дамиан и вправду его не трогал, удовлетворившись маленькой победой над Паисием. Лешеку от этого было не менее страшно, он обмирал при виде Леонтия и старался ходить по стеночке, как мышка. Но прошло время, все забылось, жизнь вошла в привычное русло, и в следующий раз он столкнулся с Дамианом только через год.
Лешеку к тому времени исполнилось одиннадцать, а Лытке – тринадцать, причем Лешеку никто бы не дал больше восьми, а его друга запросто можно было принять за пятнадцатилетнего юношу: он вытянулся и заметно раздался в плечах, у него начал ломаться голос, а над верхней губой пробивался светлый пушок.
Паисий на время запретил Лытке петь, и Леонтий определил ему другое послушание – поставил помощником к старому углежогу Дюжу. Дюж, человек довольно крупный и мрачный, на поверку оказался добрым, жалел Лытку, называл его «чадушко», отчего тот слегка обижался, и не подпускал к работе.
– Побегай, чадушко, поиграй. Когда еще доведется?
Лешек завидовал Лытке – уголь жгли в лесу, у Ближнего скита, а походы в лес Лешек очень любил. Во второй половине лета и осенью мальчиков отправляли за ягодами и грибами, но стоял солнечный май, а до июля надо было дожить.
Времени на игры у детей в приюте и вправду не было: в обычные дни не менее шести часов отнимали церковные