сначала на Дану, а потом на Млада.
– Завтра? – спросил он еле слышно.
Млад вздохнул, подошел к нему сзади и положил руки ему на плечи: они дрожали.
– Я уйду не раньше, чем ты меня об этом попросишь… Я просто знаю, что завтра тебе этого захочется, понимаешь?
– Откуда ты знаешь, чего захочется мне́? Откуда? Я еще сам не знаю!
– Ты знаешь. Ты просто не хочешь признать, что тебе пора делать выбор.
– Да! Выбор! Да! Умереть от корчей или умереть во время испытания! Разве не этот выбор мне надо сделать?
Добробой уронил на пол половник, Ширяй оторвал глаза от книги и пристально посмотрел на Мишу. Дана замерла, так и не сев за стол.
– Нет. Я предлагаю тебе сделать не этот выбор. Я предлагаю тебе захотеть стать шаманом. Захотеть настолько, чтобы не испугаться испытания. Чтобы пройти испытание.
– А если я не хочу? Если я не хочу становиться шаманом? Я хочу просто жить!
– Этого выбора у тебя нет. Это проклятье. Или умереть, или стать шаманом. Я предлагаю тебе выбрать второе. Ты избран, тебе дано говорить с богами, а от такого предназначения не отказываются просто так.
– Я не хочу говорить с богами! Я не хочу! Не хочу!
Миша сбросил руки Млада со своих плеч и кинулся к двери, на ходу хватая шубу. Добробой глянул на учителя и не спеша направился следом – присмотреть.
Дана выдохнула и села напротив Ширяя.
– Младик, ты хочешь за неделю научить его любить жизнь? – спросила она.
Млад посмотрел на дверь, которая закрылась за Добробоем, и вернулся за стол.
– Каждый человек любит жизнь. Иначе бы мы все давно умерли.
Ширяй отодвинул книгу и сузил глаза:
– Да он просто боится! Он пересотворения боится, только и всего! Любит он жизнь или не любит – неважно!
Млад кивнул.
– А… а это на самом деле так страшно? – спросила Дана, коснувшись пальцами руки Млада.
– Ну… – Млад пожал плечами, – вообще-то… Не знаю. Наверное. Когда это позади, оно страшным уже не кажется. Я не боялся, меня с рождения к этому готовили. А Миша всего неделю назад об этом узнал.
– И ты хочешь за неделю подготовить его к тому, к чему сам готовился с рождения? – она подняла брови.
– Да ерунда это! – фыркнул Ширяй. – Я-то к этому не готовился! Меня Млад Мстиславич за месяц до пересотворения к себе взял.
– Ты старше почти на два года, – одернул его Млад, – это очень важно.
– Да? А ты сам? Тебе тринадцать лет было! Ты вообще был пацан! – не унимался Ширяй.
– Я – это я.
– Тебе было всего тринадцать? – спросила Дана. Млад никогда не говорил с ней о пересотворении.
– Я так считаю: или ты мужчина, или нет, – важно изрек Ширяй. – Если нет – о каком испытании можно говорить? Почему ты в тринадцать лет был мужчиной, а он в пятнадцать мужчиной быть не должен?
– Я же говорю, меня готовили к этому с рождения, – вздохнул