ктуальной издательской системе Ridero
1984
Трое бежали, шлёпали по раскисшей дороге от институтской спортплощадки вниз – мимо недавно срытого экскаватором глинистого обрыва к овражной тропинке на родник. Впереди семимильными прыжками неслись Лёшка, двенадцать лет, и Ванька, девять лет. За ними частил, едва поспевал маленький щуплый Мишка, шесть лет. Задыхался, умолял подождать, не бросать его. Чуть не плакал – не давала удариться в отчаянные рыдания лишь нужда бежать, бежать, бежать изо всех сил, не потерять из виду этих двоих.
В тот дождливый день холодного лета Мишка заскучал сидеть в четырёх стенах и упросил-таки маму отпустить его погулять. Во дворе повстречал Ваньку с Лёшкой. Кто-то из этих двоих предложил: а пойдёмте, мол, на родничок. И они втроём отправились туда – через проспект Станке-Димитрова, через территорию инженерного института – и дальше в овраг Нижний Судок, по петляющей в зарослях тропинке мимо прячущихся в кустах дач.
Лило как из ведра. Но разве мог проливной дождь остановить юных авантюристов? Этим даже ураган нипочём.
Мишка никогда раньше тут не бывал. Без взрослых он вообще редко забирался дальше школы, что от дома за детским садом. Разве что пару раз тайком бегал к заброшенной котельной – мать надрала бы задницу, если б узнала.
Сначала они просто шли. Потом Лёшка хитро скривил рожицу, что-то шепнул на ухо Ваньке. Тот заговорщцки ухмыльнулся. Оба недобро покосились на Мишку. Он ничего не заподозрил. Но всё меньше понимал, в какую сторону они удаляются от дома. Сам он, может быть, и нашёл бы путь обратно, но всех поворотов и закоулков, конечно, не запомнил. Было бы страшно остаться одному здесь – среди незнакомых общежитий, зарослей, тропинок, бесчисленных дач…
Старшие знали: Мишка до смерти перепугается. На то и был подлый расчёт. Они сорвались с места и побежали – по узким асфальтированным дорожкам, потом по скользкой овражной тропке, мимо дачных домиков и кривых заборов. Мишка едва поспевал, работал ногами изо всех сил.
Тропинка вывела их на тихую улочку пятиэтажек. Вокруг ни души, а где-то далеко-далеко шумят по мокрому асфальту колёса автомобилей. Это место мальчонка тоже видел впервые.
Улица плавно спускалась вниз. Пятиэтажки сменились частными домами, растрескавшийся асфальт – расхлябанной грунтовкой. С обеих сторон потянулись два одинаковых дощатых забора – Мишке они тогда показались высоченными. Были они совершенно глухие, поверх стыков досок прибиты ещё доски, чтоб ни щелки не осталось.
Там, где кончалась асфальтированная улица, справа стояли решётчатые ворота. На них гнутая жестяная табличка с корявой надписью краской по трафарету. Прочесть Мишка не успел – иначе отстал бы от старшаков, которые вихрем неслись под горку.
Зажатая меж двух одинаковых заборов дорога повернула плавно, но загнанный Мишка не справился с управлением – поскользнулся, упал. Колени и локти вспахали чавкающую грязь. Весь перепачканный, он кое-как, поскальзываясь, поднялся. Старших уже след простыл. Заборы тянулись, тянулись, тянулись. Серый, местами почернелый нетёсаный горбыль слегка кренился в сторону дороги, нависал над ней и над Мишкой – дошколёнком, который очутился чёрт знает где и совсем не помнил, какими стёжками-дорожками возвращаться домой.
Он всхлипнул. Заплакал. Слёзы смешались со струями воды, что стекали на лицо с мокрых волос. Сделал пару шагов дальше по дороге. Остановился.
Нет, этих он уже не нагонит. Безнадёжно отстал. Надо попробовать отыскать обратный путь самому. Шлёпая тяжёлыми от влаги ботинками по грязи и лужам, побрёл в обратном направлении. Ноги гудели от усталости. Мышцы горели, словно их прижали к раскалённой батарее. В горле першило.
Мишка выдохся.
Сквозь барабанную дробь дождя по грязи, траве и листьям послышалось металлическое клацанье. Только теперь Мишка заметил в заборе дверь. Была она сколочена из такого же шершавого, сучковатого горбыля, как и сам забор, – потому почти с ним сливалась. Когда видишь такую дверку, кажется, будто её никто никогда не открывает. Будто она вообще не открывается. Перед ней ещё и трава высокая, давно не вытаптывали. Здоровенные лопухи – побитые утренним градом и оттого терпко-пахучие.
Дверь приотворилась. Мишка поначалу ничего толком не разглядел – лишь чёрную тень, что заполнила узкую щель. Ни глаз, ни лица. Зато притаившийся за дверью хорошо видел мальчонку. Какое-то время разглядывал, пока тот шёл мимо.
– Мальчик, – произнёс писклявый, кукольный голосок, – а мальчик. Поди-ка сюда.
Он ускорил шаг, не стал ничего отвечать. Не сводил глаз с дверного проёма. Там стояла девочка постарше Мишки. Почему-то от её вида мальчонке стало не по себе. Что-то в ней было пугающее – Мишка так и не понял что: он это скорее чувствовал, чем видел.
– Не бойся, мальчик. Подойди. Давай-ка!
Нет, он не собирался подходить. Дулю с маком.
– А ну иди сюда, паршивец! Живо!
Мишка позабыл об усталости и задал такого стрекача, какого не задавал даже во время физкультурных