вдоль дороги, а чуть вбок.
– Ну, и что дальше-то было?
– Там стёжка такая неприметная в лес уходит от главной дороги – если не знать, то и не заметишь. Мы с Маринкой забоялись, что заблудимся, но Женька сказал, что, мол, он эти места хорошо знает – не один раз с бабкой ходил по ягоды. Шёл уверенно, так что мы успокоились. Мне показалось, шагали очень долго. Место то оказалось прямо перед большой поляной. На поляне деревьев нету, зато трава высокая. Мы до поляны не дошли, видели её только сквозь просвет в деревьях, впереди по тропинке. Голубики было видимо-невидимо. И сами обожрались, и полные ведёрки набрали… На кухне стоит – ешь, а то потом не будет… Так вот, набрали мы вёдра с горкой, животы уже болят, есть больше не можем. У Маринки лицо всё перемазано ягодами. Собираемся уходить, и тут вдруг Женька говорит: мол, гляньте-ка туда. И в сторону поляны тычет пальцем. Мы с Маринкой пригляделись, а там лошадь стоит посреди травы, пасётся. Откуда и как пришла – непонятно.
Сенька замолчал. Ерошка хмыкнул:
– И что тут такого? Кобылу первый раз увидели, что ль? Мало ли – заблудилась, вышла из чащи на поляну. Бывает такое.
– Я ещё не дорассказал, – ответил Сенька. – Во-первых, мы почему-то не слышали, как она пришла. Не могла же она бесшумно идти по высокой траве. Во-вторых, она была… громадная! Лошадь-великан! Как три или четыре обычных! И страшенная! Нижняя губа не то оторвалась, не то отвалилась – зубища наружу. Одно ухо тоже рваное. Глаз нету – только две дырки чёрные. По бокам кое-где кожа разошлась, мясо коричневое наружу, на солнце блестит, как словно маслом натёртое. Мы, значит, стоим, перепугались, с места двинуться не можем со страху. И лошадь на нас своими двумя глазными дырками пялится. Тут Маринка говорит: запах чувствуете? Только тогда мы с Женькой обратили внимание: пахнет тухлятиной. Причём поначалу несильно, а потом сильнее и сильнее. Я пригляделся получше – смотрю, на лошади шкура её растресканная как будто бы движется непрерывно. Это мухи по ней сплошняком ползают, а она их хвостом даже не отгоняет! Хвост как будто бы ощипанный, наполовину лысый. Тут лошадь к нам шаг сделала – мы и драпанули. Когда шли мимо Маринкиного дома, встретили её прабабку на крыльце. Рассказали ей. Она послушала-послушала – аж в лице поменялась. Перекрестилась, сказала «Господи помилуй!» три раза, Маринку домой загнала и сама ушла. Вот так вот.
– Теперь-то всё? – спросил Ерошка после паузы.
– Теперь всё.
– Выдумщик ты тот ещё, конечно!
III
Когда сложили всё сено в стожок да накрыли плёнкой, Ерошка хотел было сразу отправиться к Ольке, но потом решил всё же сделать крюк до дома – насыпал для подруги в кулёк голубики из ведёрка, что Сенька в лесу собрал.
Обычно Олька ждала друга в доме – он подымался на крыльцо, стучал в дверь, девушка выходила. А в этот раз она почему-то топталась в ожидании за околицей, в тени разлапистого куста сирени. Вид озабоченный. Её напряжённое лицо сразу обеспокоило Ерошку. Он понял: что-то случилось.
Он протянул ей кулёк.
– Что это? – рассеянно спросила она, принимая