Как-то расхотелось уточнять, что именно эти боевые товарищи охраняли. Подожду подходящего момента.
– Язык? – спросила, расплываясь в своей самой милой улыбке.
Веревка крутанулась, явно недовольная задержкой, но спорить не стала.
«Внимай, трущобница», – снизошли к моим нуждам.
Бумагу мне не дали, заверив, что и так запомню. Наивные.
Учить меня начали языку Синего сектора, занимающего лидирующее положение в Городе – синий гегемон, ага. Даже серая зона, оказывается, под их властью. Нет, никто не просил, сами присвоили. До меня как-то не сразу дошло, что убегали мы тогда – я, бабуля и плющ – от солдат именно Синего сектора. Черт, не повезло.
Так что учила я язык вероятного противника и своего палача. Надо понимать, что рвения было хоть отбавляй.
Проговаривали слова и сочетания. Я по-русски – веревка переводила. И странное дело, ее ответы у меня в памяти буквально цементировались. Единственный побочный эффект – сильно заболела голова.
«Все! – выдохнула она часа через два, когда я пошла по второму кругу. – Нет здесь экскаватора, и эскалатора тоже нет. Хватит с тебя».
Я потерла виски, прикрыла глаза, за которыми пульсировала боль. Наверное, хватит. Того, что есть, мне достаточно для общения с бабулей, светские приемы у нас не планируются, а из госучреждений меня жаждет у себя видеть лишь местная тюрьма.
– Пошли, – поднялась со ступеньки, потянулась. – Вниз? Вверх? – спросила, понимая, что самое страшное в этом доме стоит рядом со мной, так что все равно куда идти: в подвал или на чердак.
Меня подпихнули наверх.
* * *
– А свет будет? – поинтересовалась, вглядываясь в темноту потайного хода, который начинался… хм, пусть будет из кабинета. По обгорелым стенам и горсткам пепла на полу сложно определить прижизненный облик комнаты, однако потайной ход погромщики, ну или кто тут ходил, не нашли.
«Сильный голос, долго орал», – с гордостью поведали мне, проползая мимо одной из кучек пепла.
– Кто? – сипло переспросила, старательно обходя еще один холмик пепла.
«Так ворюга, кто же еще», – просветили меня.
Сглотнула, задышала чаще, прогоняя тошноту, и другими глазами посмотрела на веревку.
У меня в голове тяжело вздохнули и с сарказмом оповестили:
«Дура. Или ты думаешь, я их, отшлепав, отпускала? Я, может, и могла бы, – задумалось местное чудовище, – да хозяин тут охранок понавесил. Ишь, от мебели ничего не оставили, изверги».
Мебель ей точно было жаль, а вот сгоревших «извергов» – нет.
– А я? – прошептала, озираясь в поисках тех самых охранок. Спина вспотела, казалось, что сзади нечто вот-вот взорвется пламенем.
«А ты другое дело, – насмешливо успокоили меня, – да и нет здесь больше ничего, гм, опасного».
Понятно, сработало все, что могло.
«Иди уже, – поторопили меня и, указав на плющ, пообещали: – Он посветит».
Действительно, стоило мне шагнуть в полный мрак, судорожно нащупывая верхнюю ступеньку,