вид родства не так важен, как сила привязанности. Он вспомнил себя после смерти жены. Изменился ли он? Да, безусловно. Глобально? Нет, он не мог этого утверждать. Бенефициар сочувствовал своему новому партнёру и понимал, что неопределённость местонахождения брата оставляет открытым гештальт надежды, но, может быть, ясность в этом вопросе всё-таки принесла бы облегчение этой семье? Был бы он спокойнее и счастливее, если бы не видел своими глазами смерть своей жены, если бы до сих пор она не была им похоронена? Если бы он думал, что она пропала, и, что возможно, она жива? У него не было ответов на эти вопросы, хотя эта перспектива выглядела заманчиво. Но Герман не любил ждать. Нет. Он не хотел бы быть насаженным на крючок неизвестности. Бенефициар закрыл браузер и отвернулся к окну.
Кабинет Майи, как всегда, был в тени. В этом ноябрьском полусвете она, застыв, словно манекен на выставочном стенде, рекламирующем офисную мебель, что-то читала в мониторе ноутбука. Она сидела, чуть повернув кресло в сторону окна, сцепив руки в замок на коленях. Герман подумал, есть ли у Майи брат или сестра, или любой другой человек, в отношении которого она может испытывать сильные эмоции? Настолько сильные, чтобы подвергнуть кардинальным изменениям всю свою жизнь?
Москва. 12:54. Ноябрь, 18, Понедельник
Северная башня.
Туман. Сегодня он обволакивал верхние этажи, поднимаясь от земли ватным одеялом, ввергнув в молочную слепоту обретающих на последних этажах городских жителей. Градиентом от грифельно-серого к грязно-белому он возвышался к вершинам башен, застыв на их пиках белёсой дымкой, заключая пространство в безмолвную непроницаемую мглу. Окутывая в плёнку изолированности, запечатывая в капсулы собственных стен, отрезая от внешнего восприятие людей, привыкших к постоянному созерцанию себе подобных, он облекал их на внутреннюю сосредоточенность, на обращение пристального внимания к своему индивидуальному, собственному миру, исключая лицезрение обыденных, так часто меняющихся картинок жизни. К этому были готовы не все, а некоторые и вовсе противились, боялись такого внимания. Майю не пугал туман. Её сознание было кристально прозрачно. Она не страшилась остаться наедине с собой. Она была рада своему «Я».
А сейчас это «Я» было атаковано, по её мнению, абсолютно бестактными вопросами подрастающего поколения:
– Скажи, Майя, ты же женщина? – вопрошал, лукаво выгибая бровь Яков.
– Допустим. – Майя в ответ выгнула свою. – Я надеюсь, ты мне поверишь на слово и не попросишь сейчас предъявления неопровержимых доказательств?
Яков засмеялся:
– Нет, конечно. Бог с тобой! Я просто хотел спросить у тебя кое-что, как у представителя второго пола.
– Хотел – спрашивай. – Майя подумала, что зря согласилась, у неё не было ни педагогического, ни психологического образования, а после её советов, не образуется ли у него какая-нибудь травма? Нужно выражаться поаккуратнее.
– Ты