наизусть.
После отмены карточек в конце 1942 года, при зарплатах большинства городского населения 500–1000 рублей, килограмм ржаного хлеба стоил 2,5 рубля, пшеничного – 3 рубля 40 копеек, килограмм гречки – 10 рублей, сахара – 14 рублей, сливочного масла – 62 рубля, подсолнечного масла – 30 рублей, мороженого судака – 12 рублей, кофе – 75 рублей; литр молока – 3–4 рубля; десяток яиц – 12–16 рублей (в зависимости от категории, которых было три); бутылка пива «Жигулевское» – 7 рублей; пол-литровая бутылка «Московской» водки – 60 рублей. Мы запланировали ступенчатое снижение цен в течение всей пятилетки на тридцать процентов и увеличение заработной платы на пятнадцать. Госкомцен и Министерство финансов согласились с такими темпами.
Немецкие заводы, производившие при Гитлере вооружение, мы конфисковали у собственников и создали на них САО (советские акционерные общества). Четверть собственности оставалась в руках немецкой стороны, если предприятие было не чисто оборонным. Чисто оборонные предприятия, как оружейные заводы Круппа, были конфискованы полностью. Там доля СССР составляла сто процентов. Всей полнотой власти в Германии пока обладала Советская военная администрация в Германии, СВАГ. Но Сталин снял Жукова в начале февраля, потому что Госконтроль установил, что Жуков присвоил себе довольно значительные объёмы трофеев и переправил их в Москву. Мы с Георгием Константиновичем встречались после этого, уже в Москве, но он не стал об этом распространяться. Сказал, что чёрт попутал. Поехал в Одессу, с понижением. Ко мне, на дальнюю дачу, Мехлис тоже приехал, на всей мебели стояли инвентарные номера, золота-бриллиантов не было, картины только современного художника – Андреевой Маргариты Николаевны. Миниатюра Риверы его не заинтересовала, а напрасно.
– За вашей женой числится ещё одна квартира в Москве, Андрей Дмитриевич, на Котельнической набережной.
– Лев Захарович, вообще-то это не моя личная дача, а государственная. В той квартире мы не живем, ключи есть у охраны. Но там, кроме государственной мебели, тоже ничего нет.
Мехлис посмотрел на меня, на Риту, усмехнулся:
– Мебель передана в собственность Маргариты Николаевны в 1939 году и не числится на госбалансе. Я давно к вам присматриваюсь. Скажу откровенно, не всё мне нравится. Маргарита Николаевна «потеряла» обручальное кольцо, которое я вижу у неё на пальце.
– Мы заплатили за эту потерю, товарищ Мехлис. Это кольцо моей матери, реквизированное в восемнадцатом году, – сказала Рита.
– Я знаю. Я это проверил. Не проще ли было просто его выкупить?
– Может быть, и проще, но для этого требовалось пройти кучу инстанций, поэтому пошли по этому пути. Мне тысячу раз говорили о моём «неподходящем» происхождении. Но я не виновата в том, что моя прапратетка была женой Пушкина. Кроме этого кольца, у меня от матери ничего не осталось.
Тут неожиданно