кровать.
– Я вам отвечу, что это, – свистящим шепотом произнес незнакомец, едва свет, пролившийся из окна, достиг ножки его стула. – Это – жизнь!
И Старостину показалось, что комната снова заполнилась мраком.
Шум за наружной стеной приюта возобновился с новой силой, а гость вдруг посмотрел в угол мрачной комнаты, словно прислушивался или присматривался, хлопнул себя рукою по ляжке и расхохотался. Зло расхохотался, с досадой.
– Скорее всего, священник уже в пути! Нет, ну до чего же упрямы эти ваши священники! Вот скажите мне, Старостин, откуда в священнослужителе может быть столько ослиного упрямства? – Он криво улыбнулся и, придумав что-то, качнул головой. – И они еще возмущались, когда их изображали в виде людей с ослиными головами! Ладно, пока боль достигнет своего апогея и тем облегчит мое общение с вами, хотите, расскажу историю об Иуде, Сергей Олегович? Не хотите? Но я все равно потом расскажу.
Старостин корчился в агонии и не сводил с посетителя невыносимо тяжелого взгляда. Однако тому до этого, казалось, решительно не было никакого дела.
– В этой главе, почитаемой вами и вам подобными, – не поднимая глаз, металлическим голосом проскрежетал незнакомец, снова посматривая на священную книгу, – верно только одно утверждение – «Он спал».
– Кто вы?.. – в который раз прошептал больной, только теперь его голос не казался радостным или настойчивым. Этот лепет нельзя было услышать, его можно было понять, лишь проследив шевеление бескровных губ Старостина.
За окном, как и прежде, бушевала скверная погода. И ей, казалось, не будет конца. Как не будет конца разговору, в котором больной участвовал, как ему теперь казалось, всю жизнь.
– Кто я?..
И этого тихого шепота хватило, чтобы глаза совсем недавно приготовившегося завершать свой жизненный цикл человека озарились огнем понимания, а лицо натянулось, являя собой маску ожидания чудесного явления.
– Так это Ты?! – не в силах сдерживать более рвущийся из него огонь, заговорил Старостин. Кажется, боль довершила начатое – в глазах ракового больного засветилось безумие. – Ты излечил меня одним лишь присутствием своим. Тебе покорны ветра и волны… – Лицо его дрогнуло, и по щекам градом покатились слезы. – Ты услышал меня в трудный час, Ты услышал. Моя вера спасла меня! Ты явился, чтобы воздать мне по вере моей… Будь же славен, Господи, во имя отца и сына…
– Довольно, – несколько официально остановил его гость, которому, кажется, понравилось обращение собеседника. – Вы перебираете лишку, Сергей Олегович. Пусть так, пусть все так… – согласился он, убедившись, что главное уже состоялось. – Но вы, наверное, знаете, что ничего ни в этом мире, ни в том не дается бескорыстно. Тот, кого вы зовете Господом, приобрел славу и вечность, заплатив за это земной жизнью. Иуда за тридцать сребреников почил на дереве, хотя некоторые уверяют, что его прирезали. – Насмешливо посмотрев на возвращающегося к жизни собеседника, незнакомец смилостивился и опустился