как обычно.
– Неужто она…
Слуги – невольные свидетели жизни своих господ. Видят, слышат, подмечают. Подмечает и князь за утренней трапезой, но не подавленное состояние супруги, а алую нить не толще человеческого волоса, появившуюся у ее головы.
Ждали целых три года, и свершилось наконец. Судачат слуги без устали дни и недели да гадают, правы они иль ошибаются.
– Добро пожаловать. Вы Тодо Окка?
Мужчина кивает, закрывая зонт, оказавшийся мало полезным в шторм. Одежда липнет к телу, отягощая и без того скованные движения.
– Да, уважаемая. – Пожалуй, стоило отдышаться, прежде чем входить.
Неловкость. Он привык ее ощущать из-за роста и общей нескладности долговязой фигуры. Точно инородный предмет, не вписывающийся в окружающую обстановку, а потому старающийся быть как можно неприметней. Однако сложно оставаться неприметным, когда переступаешь порог под строгим взглядом старой экономки, что возвышается на ступенях словно величественная статуя над жалким смертным. Чеканит:
– Вы опоздали.
Капли воды скатываются по узкому мужскому лицу, задерживаются на кончике орлиного носа. Тодо откидывает назад волосы. Косится на служку, который стремительно проскальзывает мимо. Хлопает дверь, служка исчезает.
– Нижайше прошу прощения. Из-за бури паром отменили. Пришлось нанимать лодку.
Про то, что эта лодка чуть не пошла ко дну, Тодо решает не упоминать. Экономка никак не комментирует его слова. Выдержав паузу, призванную подчеркнуть вину нерадивого гостя, цедит:
– Я пошлю к господину с известием о вашем прибытии. А пока вам стоит привести себя в надлежащий вид.
Отложен зонт, сандалии оставлены у высокого порога. Мокрые следы тянутся по полу. Барабанная дробь окутывает крышу. Тодо же наклоняется, чтобы случайно не задеть косяк. Прислушивается к суете, что царит в поместье. Пахнет праздником.
– Не обращайте внимания, – поджимает губы экономка, заметив интерес Тодо. – Господин послал за лекарем.
– Неужто кто-то заболел, уважаемая?
– Нет, все здоровы. Однако скоро, я думаю, мы услышим добрую весть.
Тодо стоит чуть в отдалении, охваченный странным предчувствием, что эту картину он запомнит до конца своих дней. Просторную залу, полную слуг. Их гомон: торжественный, волнующийся подобно морю. Громогласное объявление о месяце рождения будущего наследника, ведь по всем приметам появится мальчик. Господина – необычайно высокого и массивного мужчину тридцати лет. Его улыбку, которую вполне можно было бы посчитать счастливой, если бы не взгляд стальных глаз. Собственнический и жесткий. Лицо княгини – молодой женщины с невообразимо скорбным изгибом губ. И тонкие руки, сложенные на животе в инстинктивной попытке защитить того, кто растет внутри…
Тем же вечером служанки, случайно зайдя в покои княгини раньше срока, обнаружат ее завороженно наблюдающей за кровью, что раскинется багровыми ветвями по хрупкому запястью. Ни единого слова, ни единого жеста, выдающего вину. Она отрешенно созерцает темный сад за окном, пока служанки уносят ножницы, обрабатывают