что не буду сопровождать заключенных в грузовике. Все, что я знала, мне рассказывали другие. Впрочем, из нас никто не заходил дальше того места, где останавливался шофер. Умерщвление газом было делом мужчин.
В гимнастическом зале я оказалась недалеко от польки и слышала, как она говорила по-французски с одной старухой. Казалось, что они знакомы. Эта заключенная, может, была не такой уж и старой. Тут были такие, кто седели за несколько дней, высыхая и бледнея со страшной скоростью. Я не понимала, что она ей говорила, но видела – они спорят. Француженка несколько раз повторила имя польки, чтобы заставить ее слушать. Вита. Я догадалась, что она старалась убедить ее. Она-де еще крепка. Может пожить. Полька положила руку ей на плечо. Маленький еврей с ног валился от усталости. Она взяла его на руки и запела колыбельную на своем языке, гладя его по волосам. Мне хотелось пойти поискать Королеву и попросить спасти ее – при условии, что мальчишку она бросит.
Я этого не сделала. Я знала, что она откажется.
Когда их вывели, был уже поздний вечер и наступил лютый мороз. Их снова выстроили в ряд, совсем голых. Там была “Доктор Вера”. Ее прозвали так, хотя она даже не была медсестрой. Она носила белый халат лишь потому, что получила неизвестно какое медицинское образование в Праге. За несколько послаблений, дарованных ей взамен, она травила заключенных ядом. Делала им смертельные инъекции, вырывала у трупов золотые зубы. Каждый вечер она писала номера заключенных у них на груди несмываемыми чернилами. Потом это облегчало опознание тел. Я в первый раз присутствовала на таком ритуале, и меня чуть не стошнило. Я вспомнила, как отец клеймил животных перед тем как отправить их на скотобойню. Полька протянула левую руку – она не хотела, чтобы цифры писали у нее на груди. На предплечье у нее красовался гадкий шрам. Вера написала цифры под ним. Затем женщинам дали снова одеться и велели ждать грузовик. Уже опускалась ночь.
Когда пришло время забираться внутрь, кое-кто из обреченных завопил и стал отбиваться с энергией отчаяния. Тем вечером я видела, как Меченый избил одноногую русскую бабу так, что она потеряла сознание, и ее, раскачав головой вперед, первую бросили в кузов. Полька шла среди последних. Она донесла мальчишку до самого кузова и взобралась уже после него. Я поднялась вслед за ней вместе с другой надзирательницей и еще двумя эсэсовцами – охранниками Королевы. Машина тронулась, и мы какое-то время ехали во тьме среди деревьев. Мальчуган все вертел головой, чтобы посмотреть на лес, его тревожил красный отсвет фар на снегу. Эсэсовец-верзила погладил его по головке. Он был пьян. Таких уже не вылечишь. Он с улыбкой сказал:
– Слыхал я, ты любишь путешествовать. Вот и чудесно – сейчас тебя ждет большое путешествие. Сразу туда. Ввысь. Видишь?
И показал ему на небеса.
Взгляд польки буквально пронзил меня насквозь.
Грузовик остановился в пятидесяти метрах от деревянной постройки рядом с крематорием. Эсэсовцы стали орать на заключенных, чтобы те поторапливались. Мотор шумел, продолжая работать, и тут