XIII, который часто подзывал кого-нибудь из придворных к окну и говорил ему: господин такой-то, поскучаем вместе.
– Как, вашему величеству скучно?! – воскликнул де Тревиль. – Разве ваше величество не изволили сегодня увеселяться охотою?
– Хорошо увеселение! Всё вырождается, честное слово! Не знаю уж, дичь ли не оставляет больше следов, собаки ли потеряли чутьё. Мы подняли матёрого оленя, гнались за ним шесть часов, и вот, когда мы его уже почти настигли, когда Сен-Симон уже поднёс рог к губам, чтобы затрубить, – вдруг собаки сворачивают и бросаются за молодым зверем. Вот увидите, я принуждён буду отказаться от этой охоты, как и от птичьей. Ах, я несчастный король, господин де Тревиль! У меня оставался один кречет, и тот третьего дня издох.
– Да, государь, я понимаю ваше отчаяние; несчастье велико, но у вас ещё, мне кажется, немало осталось ястребов, соколов и других ловчих птиц.
– И ни одного человека, чтобы обучать их, сокольничие выводятся. Один я знаю толк в охоте, после меня всему конец, станут охотиться на силки и капканы; если бы ещё у меня было время обучить учеников! Как бы не так! Кардинал не даёт мне ни минуты покоя, пристаёт ко мне с Испанией, пристаёт ко мне с Австрией, пристаёт ко мне с Англией! Да, кстати о кардинале, господин де Тревиль: я вами недоволен.
Де Тревиль ждал этого замечания короля. Он знал короля давно и понимал, что все эти жалобы были только предисловие, род возбуждения, чтобы подбодрить себя самого и чтобы он мог теперь заговорить именно о том, о чём заговорил.
– В чём я имел несчастье не угодить вашему величеству? – Де Тревиль изобразил величайшее удивление.
– Так-то вы исправляете вашу должность! – продолжал король, не отвечая прямо на вопрос де Тревиля. – Для того ли назначил я вас капитаном моих мушкетёров, чтобы они убивали людей, будоражили целый квартал и собирались сжечь Париж – и вы не сказали мне об этом ни слова?! Но, впрочем, – продолжал король, – я, верно, поспешил с обвинением: бунтовщики, надо думать, в тюрьме и вы пришли мне донести, что правый суд исполнен.
– Государь, – отвечал спокойно де Тревиль, – я, напротив того, пришёл просить суда.
– Над кем? – вскричал король.
– Над клеветниками, – ответил де Тревиль.
– Вот новость! – изумился король. – Не скажете ли вы ещё, что ваши три проклятых мушкетёра, Атос, Портос и Арамис, и ваш беарнский молодец не набросились, как бешеные, на бедного Бернажу и не отделали его так, что он теперь, вероятно, при смерти. Не скажете ли вы, что они вслед за тем не осадили дом герцога де Ла Тремуля и не хотели поджечь его! В военное время это бы, может быть, и не было большой бедой, потому что это гнездо гугенотов, но в мирные дни это дурной пример. Скажите же, что всё это неправда!
– А кто рассказал все эти сказки вашему величеству? – невозмутимо спросил де Тревиль.
– Кто мне рассказал эти сказки? Кто же другой, как не тот, который бдит, когда я сплю, работает, когда я забавляюсь, руководит всем внутри и вне государства, во Франции, да и во всей Европе.
– Ваше