нужно быть сильной, – всхлипывает Краха, когда я рассказываю, почему у них быстро оказалась. – Наверное, у тебя изранены ножки, а дикие… Кто знает, как они относятся…
Этого я тоже пока не понимаю, но киваю, потому что я же послушная девочка. Она говорит, что я очень хорошая девочка, и это мне очень нравится, да так, что просыпаться совсем не хочется. Наверное, я понимаю, что если меня поранило, то с папой все плохо может быть. Ну, он заболеть может надолго, а если мама меня не любит, то может заставить думать над своим поведением, хотя я ничего плохого не сделала же.
Мне так не хочется уходить, потому что я боюсь того, что меня ждет там. Я боюсь того, что папа заболел, что мама может теперь со мной что угодно сделать, а еще мне страшно от той самой тучи. Я не знаю, что случилось, только боль помню, но она недолго была, потому что я тут оказалась. Наверное, меня сейчас пытаются починить доктора, чтобы я снова могла бегать, но мне все равно страшно.
– Помни, у тебя есть я, – тихо произносит Краха. – Даже если будет очень плохо, я у тебя есть. И еще твой дар, только тебе в него надо поверить.
Я понимаю: если не веришь в чудо, оно не случится, но даже не знаю, как объяснить свои ощущения, а Краха меня просто гладит. Она что-то знает или чувствует, но не может почему-то сказать. Я же страшусь, кажется, просто мысли о том, что с папочкой что-то случилось, потому что я же тогда одна останусь. Ну, с мамой, конечно, но все равно… Странно, а почему я не помню ни бабушек, ни дедушек? Этот вопрос меня отвлекает от страха и, пока меня держат в щупальцах, я не пугаюсь ничего.
Возвращаться все равно придется, я осознаю это, но мне так не хочется…
***
Мне кажется, я живу только во сне, где меня обнимают щупальца Крахи. Здесь же, в больнице, со мной постоянно боль – очень ножки болят, но что с ними, я даже увидеть не могу, потому что очень слабая. На мои вопросы не отвечают, ничего совсем не говорят, только уколы делают, от которых меньше больно и спать хочется. Доктора как будто чего-то ждут, но непонятно чего. Наконец через много-много дней приходит мама. Она смотрит на меня так, как будто ее прямо тут вырвет, но не разговаривает.
– Мама! Мамочка! Что случилось? Где папа? – спрашиваю я ее, а она сразу злой становится, как Баба Яга.
– Сдох твой папашка, а ты безногая калека! – выплевывает она, делая такое движение, как будто хочет меня ударить. – Это ты во всем виновата! Дрянная, поганая девчонка! Ты! Всю жизнь мне изгадила! Будь ты проклята!
Мама быстро уходит, а я даже сначала не понимаю, что она сказала. Я замираю, пытаясь осознать, но не могу, и еще что-то тонко пищит. Прибегают врачи, начиная что-то со мной делать, а я все слышу злой бабаежкин голос тети, которая просто не может быть моей мамой. Наверное, это кто-то на нее похожий? Но доктора говорят между собой, поэтому я решаюсь спросить:
– Папа… папы больше не будет? – я всхлипываю, потому что очень боюсь произнести слово «умер».
– Да, Алена, –