оседью, осталось мало человеческого. Тонкие и правильные некогда черты исказились, в лиловых глазах искрило безумие. И все вокруг казалось безумным сном. И отдающие эхом своды стен. И вьющиеся тени вокруг. И звуки музыкальной шкатулки. И легкий аромат полыни, аниса и пряностей, словно кто-то только что разлил абсент. Однако разлито было сумасшествие. Оно впиталось в пол, поднялось к потолку, въелось в стены. Миллиардами молекул разлетелось в воздухе. Попало в кровь. Осело в душе алым румянцем.
«Пам-пам… Пам-пам-пам… Пам… Пам-пам-пам-пам…» Музыка каплями падала в вязкую тишину. Крепко связанная девушка, сидевшая на стуле перед молодым мужчиной, смотрела в его жуткое лицо со смесью страха и отвращения. Губы ее были разбиты, под спутанными длинными волосами запеклась темная кровь. Пульс частил. На висках крохотными капельками выступал пот.
Ей было страшно. Очень страшно. Так страшно, что душа трепетала в солнечном сплетении, мышцы заледенели (ударь – рассыплются), а глаза заволокло холодными слезами. Только она их не чувствовала. Она вообще больше ничего не чувствовала, кроме его пальцев и дыхания на своей коже. И всепоглощающего страха. Ей казалось, она привыкла к страху. Но она ошибалась. К страху смерти привыкнуть нельзя. «Господи, почему?..»
– Ты пла-а-ачешь, – протянул мужчина нежно и стер слезы с бледной щеки, а после с задумчивым видом слизнул их с пальца. Склонил голову к плечу, устремив глаза в высокий потолок, – ни дать ни взять гурман, распробовавший вкусное блюдо. – Сладко, – сообщил он и принялся собирать слезы губами – с лица, шеи, ключиц, не прикрываемых больше футболкой – так сильно она порвалась.
От каждого этого мучительно долгого прикосновения девушку передергивало. Казалось, там, где побывали его губы, кожа начинала зудеть. А мужчина как будто ничего не замечал. Ему нравилось делать с ней это. Ему нравился ее страх. Дыхание его стало прерывистым, тяжелым, и пару раз он прикусил ей кожу – так, что слезы смешались с кровью. Ее кровь пьянила его. Ее запах сводил с ума – хотя, казалось, куда уж больше?
– Ты слишком сладкая, Кэнди. Чересчур.
Он положил указательный палец на ее нижнюю губу, оттягивая вниз и обнажая ровные белые зубы. И облизнулся довольно.
– Воссоединение… Я так скучал. – Его голос был все таким же глумливым. – А ты скучала, Кэнди?
– Пожалуйста… – прошептала девушка едва слышно. – Пожалуйста…
– О чем ты просишь? – приложил он ладонь к уху, делая вид, что не слышит.
– Отпусти, пожалуйста… Пожалуйста.
Ей было так страшно, что каждый звук давался с трудом. Лиловые глаза сверкнули. Ее похититель откинулся на спинку стула, сложив руки на коленях.
– Не могу, – честно признался он и потер подбородок. – Или… Да-да-да…
Тонкие губы растянулись в глумливой улыбке, на щеках появились ямочки – такие бывают лишь у веселых людей, которым часто приходится смеяться. Но кому нужны чертовы каньоны на щеках, если в глазах помешательство?
– Поцелуй меня. До головокружения. Сама. Тогда отпущу. Как тебе идея? Нравится?
Он ласково коснулся ее оцарапанного колена и с сожалением убрал руку. Девушка часто закивала, согласная на все, лишь бы выбраться отсюда живой. В ответ она получила улыбку, в которой обаяние было смешано с уродством. Как виски с колой.
Шкатулка замолчала. Мужчина, дернувшись, схватил ее и вновь повернул ключ несколько раз. Приложил к уху, чтобы музыкальная капель зазвучала вновь. «Пам-пам… Пам-пам-пам… Пам… Пам-пам-пам-пам…» Жуткая колыбельная пробирала до костей.
– Правда отпустишь? – немигающим взглядом уставилась в страшное лицо девушка.
Темные спутанные волосы закрывали ей пол-лица. Из-за запекшейся в уголках губ крови казалось, что они опущены вниз. Ссадина на щеке была похожа на длинный шрам. Она и сама сейчас выглядит сумасшедшей.
– Я тебе лгал? – пожал плечами мужчина, сунув руку в карман балахона.
В полутьме поймав один из бликов, блеснуло острое лезвие ножа. Девушка инстинктивно сжалась, поняв, что это – конец. Она зажмурилась, но… Но нож не коснулся ее плоти – разрезал лишь веревки, освобождая тяжелые, затекшие руки и ноги. А после со звоном полетел на пол. Ее натянутые нервы так же звонко резонировали в ответ.
– До головокружения, – напомнил учительским строгим голосом мужчина и вновь сел на стул напротив. Он устало откинул назад длинные черные волосы, а после молча коснулся пальцем темных узких губ, незамысловато давая понять, чтобы она начинала.
Он ждал. Предвкушал. Наслаждался моментом. И глаза его заволокло от желания. Девушка медлила. Ее все так же трясло от страха, затекшие руки не слушались, однако она верила, что это может стать ее шансом. Шансом на спасение. И она должна преодолеть и слабость, и страх, и отвращение, и сделать то, что он просит.
Должна?.. Должна. Должна! Неловко подавшись вперед, девушка, зажмурившись, коснулась его страшных губ с ощущением, что целует огромного говорящего паука или змею с человеческими глазами. Ей казалось, что за стиснутыми