взгляд, а тот, побледнев, спросил:
– Которую?
– Дро-го-ёв-скую, – медленно, по складам сказал Заглоба.
И, выпятив вперед нижнюю губу, насупил брови, подмигнув здоровым глазом.
Кетлинг молчал, и молчал так долго, что Заглоба наконец, не выдержав, спросил:
– Ну и что же ты скажешь на это? А?
Голос у Кетлинга дрожал, но он отвечал без колебаний:
– Не сомневайтесь, ваша милость, ради Михала я ко всему готов и поблажки себе не дам.
– Правду говоришь?
– В жизни своей я повидал немало и честью клянусь – не дам воли!
Тут пан Заглоба раскрыл ему объятья:
– Кетлинг! Дай себе поблажку, дай, коли желаешь, ведь я тебя испытать хотел. Не Дрогоёвскую, а гайдучка мы для Михала предназначаем.
Лицо Кетлинга осветилось открытой и неподдельной радостью, он долго обнимал пана Заглобу и наконец спросил:
– Они и впрямь любят друг друга?
– А кто, скажи, не полюбил бы моего гайдучка, кто? – отвечал Заглоба.
– И помолвка была?
– Помолвки не было, у Михала старые раны еще не зарубцевались, но будет, будет помолвка. Предоставь это мне! Барышня хоть и своенравна, как ласочка, однако слабость к нему питает, сабля для нее все…
– Я это сразу приметил, ей-богу! – воскликнул повеселевший Кетлинг.
– Гм! Приметил. У Михала еще слезы по покойной не высохли, но уж если кто и придется ему по душе, так непременно наш гайдучок, она и с невестой его сходство имеет, только глазами не так стреляет, потому как моложе. Все складывается отлично, верно? Помяни мое слово – коронация не за горами, а тут и две свадьбы!
Кетлинг, не говоря ни слова, облобызал пана Заглобу и, приложившись щекой к его пылающим щекам, так долго не выпускал его из объятий, пока наконец старый шляхтич, засопев, не спросил:
– Неужто Дрогоёвская так тебе в душу запала?
– Ах, этого я и сам не ведаю, – отвечал Кетлинг, – знаю только, что едва мы встретились и неземная краса ее утешила мой взор, я сказал себе: вот она, только ее скорбящее сердце мое полюбить в состоянии, – и той же ночью, вздохами сон отогнав, отдался я сладостным грезам. С тех пор она ни из памяти, ни из мыслей моих не уходит и так душой моей завладела, как королева вверенным и верным ей государством. Любовь ли это или что другое – не знаю.
– Но знаешь точно, что это не шапка, не три локтя сукна на штаны, не подпруга, не шлея, не яичница с колбасой, не фляжка с водой. Если ты в этом уверен, то об остальном спрашивай у Кшиси, а не хочешь – сам спрошу.
– Не делайте этого, ваша милость, – отвечал с улыбкою Кетлинг. – Если суждено мне утонуть, то пусть хоть два дня поживу я с мыслью, что плыву.
– Шотландцы, как я погляжу, вояки отменные, но в любовной науке смыслят мало. Когда дело имеешь с женщиной, тут тоже военный натиск нужен. Veni, vidi, vici[52] – таков был мой девиз…
– Если б моим мечтаниям суждено было бы сбыться, – сказал Кетлинг, – я просил бы