всадников была примерно в десяти шагах. Бася, отважившись, спросила грозным басом, которому, как ей казалось, мог позавидовать любой драгун:
– Стой, кто идет?
– А вы чего на дороге застряли? – отвечал один из всадников, решивший, что у них упряжь не в порядке или колесо сломалось.
Услышав этот голос, Бася тотчас опустила пистолет и воскликнула:
– Это же дядюшка! Ей-богу!
– Какой такой дядюшка?
– Маковецкий!
– Гей там! – крикнул Заглоба. – Уж не пан ли это Маковецкий с паном Володыёвским едут?
– Пан Заглоба? – отозвался маленький рыцарь.
– Михал, друг!
Тут пан Заглоба стал поспешно вылезать из брички. Только он перекинул одну ногу, как Володыёвский соскочил с коня и в мгновенье ока оказался рядом. Узнавши при свете месяца Басю, он схватил ее за обе руки и воскликнул:
– Привет и поклон вам сердечный! А где панна Кшися? Сестра? Все здоровы?
– Слава Богу, здоровы! Приехали! Наконец-то! – отвечала трепещущая от волнения Бася. – И дядюшка здесь? Дядюшка!
Воскликнув это, она кинулась на шею пану Маковецкому, подошедшему к повозке, а пан Заглоба тем временем заключил в объятья пана Володыёвского. После долгих приветствий началась церемония знакомства пана стольника с паном Заглобой, и оба всадника, отдав коней челядинцам, пересели в повозку – Маковецкий с Заглобой на заднее сиденье, Бася с Володыёвским – на переднее.
Бася, отважившись, спросила грозным басом, которому, как ей казалось, мог позавидовать любой драгун:
– Стой, кто идет?
Расспросам, возгласам, восклицаниям не было конца, как всегда после долгой разлуки.
Пан Маковецкий спрашивал про жену, а Володыёвский еще раз осведомился о здоровье панны Кшиси; он, казалось, был несколько озадачен внезапным отъездом Кетлинга, но все это мелькнуло вскользь, второпях, пан Михал спешил рассказать, что поделывал в глухой стороне, у себя на заставе, как он там за ордынцами охотился, как ему порой тоскливо бывало, но и пользительно – старой жизни изведать.
– Вот, стало быть… – рассказывал он, – поначалу показалось мне, будто давние времена вернулись, и мы – Скшетуский, Кушель, Вершулл и я – снова в Лубнах вместе. И только когда мне рано утром казачок ведро воды умыться принес, глянул я на себя – а волосы на висках седые; нет, думаю, не тот я, что был, но, впрочем, иной раз кажется, что пока желания прежние остаются, то и человек прежний.
– В самую точку попал! Видно, там, на свежей травке да на приволье, и разум твой сил набрался, потому что никогда еще столь быстрым не был. Как говорится, охота пуще неволи! Нет лучшего лекарства от меланхолии.
– Что правда, то правда, – добавил пан Маковецкий. – Там у Михала колодцы глубокие, потому как родников поблизости нет. И вот скажу я вам, как выйдут на рассвете солдаты к колодцу, как заскрипят журавли, просыпаешься да встаешь с такой охотой, что готов Господа Бога благодарить за одно только, что на свете