стольник. – О чем это я? Ага! Дейма и Убыш! Помню, как сегодня это было… Одна смуглянка…
– Вечно эти смуглянки! Пигалица, того гляди ветром сдует, а такого пива наварит, хлебнешь – на ногах не устоишь.
– А ты, ваша милость, Кшисю не обижай! – неожиданно воскликнула Бася.
– Если бы Михал в тебя влюбился, не было бы такого, – отвечал Заглоба.
За разговором доехали до дому. При виде освещенных окон сердца у всех забились живее, в надежде, что Володыёвский уже вернулся.
Но навстречу вышла пани Маковецкая, озабоченная и встревоженная. Узнав, что все поиски напрасны, она залилась слезами, запричитав, что никогда уж больше не увидит брата; Бася с плачем ей вторила, да и сам Заглоба приуныл.
– Завтра с утречка опять поеду, – сказал он, – может, что разузнаю.
– Вдвоем искать будем, – отозвался стольник.
– Нет уж, вы, ваша милость, женщин утешьте. Ежели Кетлинг жив, я дам знать.
– Слыханное ли дело! Ведь мы в доме у этого человека живем! – воскликнул стольник. – Завтра нужно другое жилье подыскивать, а на худой конец, шатры в поле раскинуть.
– Ждите вестей, а то опять разминемся. Буде Кетлинг зарублен…
– Полно тебе, сударь, говори тише! – воскликнула пани Маковецкая. – Не дай Бог, слуга услышит да Кшисе передадут, она и так в чем душа…
– Пойду к ней, – сказала Бася.
И помчалась наверх. Старики остались в заботах и тревоге. Мысль о том, что Кетлинг, убитый, остался в чистом поле, наполняла их сердца страхом. К тому же ночь была душная, темная, где-то вдали погромыхивало, вспыхивали зарницы, а потом и яркие молнии стали вонзаться во тьму. В полночь первая в том году весенняя гроза пронеслась над землей. Даже прислуга проснулась.
Девушки спустились из светелки в гостиную. Там, собравшись, все дружно принялись твердить молитвы, после каждого удара грома хором повторяя по обычаю: «И слово плоть бысть».
В посвистах ветра иногда им чудился стук копыт, и тогда волосы на голове у Баси вставали дыбом от страха, да и старикам становилось жутко; казалось, вот-вот отворятся двери, и в комнату войдет Володыёвский, обагренный кровью Кетлинга.
Так добрый и почтенный пан Михал впервые в жизни стал для любящих людей тяжелым бременем, потому что одна лишь мысль о нем наполняла ужасом их души.
Но никаких вестей о нем не было. На рассвете, когда буря стихла, пан Заглоба снова отправился в город. Весь этот день прошел в еще большей тревоге и смуте. Бася до позднего вечера подбегала то к окну, то к воротам и глядела на дорогу, не едет ли пан Заглоба. Слуги по распоряжению стольника поспешно укладывали корзины. Кшися приглядывала за ними, стараясь держаться от всех в сторонке. Тетушка при ней ни единым словом не вспомнила про брата, но молчание ее красноречиво говорило о том, что его любовь к девушке, их сговор и, наконец, ее отказ – все из тайного стало явным. А поэтому трудно было бы Кшисе надеяться, что здесь, в этом доме, любящие