и не знали, что дальше делать…
– Без помощи! – сказала тетка Зина. – Сама вынесу!
Колонисты тупо молчали, выдохлись уже. Да и корзина тянула вниз, аж потрескивала от напряжения. Потом дно с грохотом отскочило – и, позванивая, полетели по бетонному полу банки, зайчики от золотых крышек брызнули во все стороны.
Банок было много. Они катились по неровному полу, а одна, словно по заказу, попала прямо под ноги главному технологу, который проходил мимо. Старик-технолог нагнулся, поднял банку, поправил очки в металлической оправе и посмотрел на этикетку.
– «Джем сливовый, ГОСТ 36–72 РРУ РСФСР», – прочитал он и оглянулся: весь цех, прекратив работу, смотрел на него. А самая последняя из баночек еще продолжала катиться по цеху, будто удирала, как удирал бы колонист после такого шухера. – Это же воровство? – спросил технолог и посмотрел вслед той катившейся баночке. – Это же настоящее воровство?
Вот тут двое шакалов, бросив корзину, и дунули. Через железные цеховые двери, да по двору, да через проходную… Их никто не пытался ловить. Да и чего двух-то ловить; попались двое, а остальные не попались, только и всего.
Колонистов от работы на заводе отставили.
19
Вечером воскресного дня колонной, хоть это была далеко не та колонна, которая недавно еще сходила с поезда, поражая своей огромностью, пришли ребята в Березовский клуб для встречи с местными жителями.
Концерт самодеятельности совпал со скандалом на заводе.
Но верней сказать, что его поторопились организовать после кражи банок, чтобы как-то растопить неприязнь между колхозниками и колонистами. За два месяца пребывания в этих местах колонисты успели насолить всем.
Клубик находился в самом центре станицы, одноэтажный, кирпичный, с колоннами на фасаде. На колоннах еще видны были следы осколков, наспех заштукатуренные и забеленные.
Зал был просторный, с откидными деревянными стульями, сбитыми по рядам. Занавеса на сцене не было. Справа и слева вели ступеньки. В простенках, по обе стороны сцены, проглядывали какие-то нерусские надписи, их замазали масляной краской и частично прикрыли портретами вождей. Так что выходило: вожди как бы своими спинами стыдливо прикрывали свои собственные призывы, только на другом, нежелательном теперь языке.
Слева на авансцене, почти у края, стояла фанерная трибуна, крашенная в грязновато-бордовый цвет.
Народу, как ни странно, пришло немало. Большинство переселенцев были под хмельком, оживлены, громко разговаривали, перекрикивались с ряда на ряд. В зале было шумно.
Колонисты просочились на свободные места. Но многие, по извечной привычке бездомных в чужом месте не разъединяться (а вдруг бить будут!), протиснулись вперед и уселись прямо на пол между первым рядом и сценой. Те же, кто не поместился, выстроились у стенки, прижавшись к ней спиной (тоже самозащита!), заняли боковые проходы.
На сцену поднялся директор Петр Анисимович со своим