орден, чем получить пулю от бандита или пинок от начальства. В управлении давно сложился негласный расклад – начальник определяет стратегию, обеспечивает контакты с многочисленными вышестоящими чиновниками, дает ценные указания и не лезет в повседневную оперативную работу, для этого у него есть замы. Громов, самый работящий и потому самый нагружаемый, нередко брал на себя то, что должен был бы делать Пахомыч, кроме распределения людей. Кадровые вопросы Орликов решал сам, и, если кто-то из замов превышал в этом отношении свои полномочия, демонстративно менял решения подчиненных на обратные, не обращая внимания на пользу дела. Такое статус-кво всех более или менее устраивало.
– Есть у меня вариант… – Каменев замолчал.
– Ну давай, не тяни, хотя я знаю твои варианты.
– Этого еще не знаешь, и боюсь, ты меня не поймешь. Надо сообщить Маршалу. А он найдет людей, бабки и меры примет сразу. И снимет проблему так, как снимал ее когда-то товарищ Сталин – быстро и окончательно.
– Ну вот. Я так и знал. Может, ты еще с ним, с вором в законе, совместное предприятие учредишь по очистке бандитских и ментовских рядов от чуждого элемента – перерожденцев и матерых двурушников? Он Маршал, ты у него генерал-майором станешь, и звание выше, и в зарплате прибавка…
– Игорь, ты не язви, а подумай головой. Я все…
– Это ты, друг ситный, подумай головой, – перебил Громов. – Он вор, и если ты настолько глуп, что готов с ним вести общие дела, то он не такой дурак, чтобы вести общие делас тобой. Ты для него мент поганый, ему с тобой говорить западло, не то что общие дела делать. Он сразу это определит как провокацию и будет верить своему бригадиру больше, чем раньше. А если что и узнает, тебе так просто не отдаст, твое идиотское дон-кихотство нашей Конторе боком выйдет. А сам сорвет заслуженные аплодисменты воровского сообщества, и смеяться над нами, над тобой, будет вся воровская Москва. Так?
– Не знаю, Игорь, может, и так. Однако в душе я считаю иначе. Ты понимаешь… Вот я смотрю на шустриков сегодняшних. На тех, кто сейчас в политике и экономике ворочает. В том числе нами, ментами, руководит на высоком уровне. Скажи, у них есть, ну… Понятие о чести, говоря высоким штилем, а? Есть хоть какие-то моральные заповеди, которые нарушать нельзя не из страха, что погоришь, поймают за руку, а из внутренних убеждений? Нету у них таких понятий. Даже у попов теперешних нету.
Какие-то устои сохранились, вопреки всему, у среднего звена среднего возраста, кто пашет последние годы перед пенсией, вроде нас с тобой. А самый строгий моральный кодекс сейчас знаешь у кого? Да у воров в законе. Правда, и у них пошел разброд, этот кодекс не чтут, как было в эпоху Беломорканала. Но он есть, этот кодекс. Лично обогащаться – западло. Мокруха без воровского приговора запрещена. За свои слова держи ответ. Скурвился, потерял честь – потерял все. Вот тебе и построили демократию: строго чтут свой закон, свою идею только воры-профессионалы.
– Миша, прекрати, ты же сам не веришь в то, что несешь.
– Ну, в общем-то, я преувеличиваю, конечно. Вор есть