это уже расслышала на своем конце стола Кларисса.
– Не говорите об этом! – закричала она. – Я до сих пор не могу об этом вспоминать.
Неужели в ее глазах действительно показались слезы?
– Это самое печальное в домашних животных, – сказал мистер Дэллоуэй. – Они умирают. Первым горем, которое я помню, была смерть сони. С прискорбием должен признаться, что я на нее сел. Хотя это печали вовсе не убавляет. «Здесь покоится утка, на которую Сэмюэл Джонсон сел»[18], помните? Я был крупным мальчиком. Потом были канарейки, – продолжил он, – пара вяхирей, лемур, однажды даже ласточка.
– Вы жили за городом? – спросила Рэчел.
– Мы жили за городом по шесть месяцев в году. Мы – это четыре сестры, брат и я. Нет ничего лучше, чем расти в большой семье. Особенную радость доставляют сестры.
– Дик, тебя страшно баловали! – прокричала Кларисса через стол.
– Нет, нет, ценили, – возразил Ричард.
У Рэчел на языке вертелись вопросы совсем о другом, точнее – один большой вопрос, хотя она не знала, как облечь его в слова. И беседа казалась для этого вопроса слишком легковесной.
«Пожалуйста, расскажите мне – всё!» – вот, что она хотела бы сказать. Ричард будто лишь чуть-чуть отодвинул занавес и показал ей изумительные сокровища. Ей казалось невероятным, чтобы такой человек пожелал говорить с ней. У него были сестры, домашние животные, когда-то он жил за городом. Она все размешивала и размешивала чай в своей чашке. Пузырьки кружились и собирались стайками, и ей представилось, что они олицетворяют родство человеческих душ.
Тем временем нить беседы ускользнула от нее, и, когда Ричард вдруг шутливо произнес:
– Я уверен, что мисс Винрэс тайно тяготеет к католицизму, – она понятия не имела, что ответить, а Хелен не удержалась от смешка над тем, как она вздрогнула.
Однако завтрак был окончен, и миссис Дэллоуэй поднялась.
– Мне всегда казалось, что религия подобна коллекционированию жуков, – сказала она, подводя итог дискуссии, когда поднималась по лестнице вместе с Хелен. – Одному черные жуки нравятся, другому – нет, а спорить об этом без толку. Какой черный жук есть у вас?
– Наверное, мои дети, – сказала Хелен.
– Ах, это совсем другое, – возразила Кларисса с придыханием. – Расскажите. У вас мальчик, да? Разве не ужасно оставлять их?
Будто синяя тень легла на озеро. Их глаза стали глубже, голоса потеплели.
Рэчел не стала вместе с ними прогуливаться по палубе: благополучные матроны возмутили ее – она вдруг почувствовала себя сиротой, не допущенной к их миру. Рэчел резко повернулась и пошла прочь. Хлопнув дверью своей каюты, она достала ноты. Они были старые – Бах и Бетховен, Моцарт и Перселл – пожелтевшие страницы, с шероховатыми на ощупь гравюрами. Через три минуты она погрузилась в очень трудную, очень классическую фугу ля мажор, а ее лицо приняло странное выражение, в котором смешивались отрешенность, волнение и удовлетворенность. Иногда она и запиналась, и сбивалась,