этого так хочется быть мужчиной! – воскликнула она.
Мистер Перротт ответил, окидывая взглядом равнину, что край с большим будущим – это хорошо.
– На вашем месте, – сказала Эвелин, поворачиваясь к нему и яростно растягивая перчатку, – я собрала бы войско и завоевала бы какие-нибудь обширные земли, чтобы устроить там все по-хорошему. Вам для этого понадобились бы и женщины. Я с радостью начала бы жизнь с самого начала, чтобы в ней все было, как надо – никаких мерзостей, – только просторные залы, сады и прекрасные люди. Но вам – вам нравятся только суды!
– А вас действительно устроила бы жизнь без модных платьев, сладостей и всего остального, что вы, молодые дамы, так любите? – спросил мистер Перротт, скрывая за иронией некоторую душевную боль.
– Я не молодая дама! – Эвелин покраснела и закусила нижнюю губу. – Просто я люблю все прекрасное, а вы надо мной за это смеетесь. Почему теперь нет таких мужчин, как Гарибальди?!
– Погодите, – сказал мистер Перротт. – Вы не даете мне шансов. Вы считаете, что нам стоит начать все заново. Хорошо. Но я не совсем понимаю, зачем завоевывать земли. Они вроде все уже завоеваны, разве нет?
– Дело не в землях, – объяснила Эвелин. – Дело в идее, неужели не понятно? Мы живем так пресно! А я уверена, у вас есть прекрасные качества.
Хьюит увидел, как трогательно разгладились рубцы и борозды на понятливом лице мистера Перротта. Можно было легко представить, как он в этот момент про себя прикидывает, стоит ли делать женщине предложение, учитывая, что он зарабатывает своим адвокатским ремеслом не более пяти сотен в год, состояния не имеет и должен заботиться о больной сестре. Кроме того, мистер Перротт сознавал, что он «не вполне», как в своем дневнике выразилась Сьюзен. Она имела в виду, что он не вполне джентльмен: сын бакалейщика из Лидса, начал карьеру с корзиной на спине и теперь, будучи практически неотличим от джентльмена по рождению, проницательному наблюдателю выдавал себя безупречной аккуратностью костюма, отсутствием свободы в манерах, крайней чистоплотностью и особой, не поддающейся описанию, робостью и скрупулезностью в обращении с ножом и вилкой, что, возможно, было отголоском тех времен, когда мясо на столе было редкостью и съедалось моментально.
Две компании, разбредшиеся было порознь, опять соединились и вместе долго любовались пейзажем, который источал жар и был будто скроен из зеленых и желтых кусков. В потоках горячего воздуха смутно виднелись крыши домов на равнине. Даже на вершине горы, где играл легкий бриз, было настоящее пекло; жара, съеденная пища, необъятный простор, а возможно, и еще какие-то не столь определенные причины привели людей в состояние приятной сонливости и расслабленности. Они почти ничего не говорили, но в их молчании не чувствовалось напряжения.
– Не пойти ли нам посмотреть, что есть интересного вон там? – предложил Артур Сьюзен, и оба удалились, причем их уход вызвал у оставшихся определенные мысли.
– Странный народ, правда? – сказал Артур. – Я уж было думал, на вершину