загорел. Завидую, Коэн, – наконец выдал Ковалев.
Я закатил глаза и вернулся к поиску билетов. Калуга? Звучит неплохо.
– Эдуард, мы закончили? Если решу потратить время впустую, выберу посмотреть телевизор. Ариведерчи.
Что я буду делать в Калуге? Найду свою музу!
Эдуард вновь схватил мой рукав. Темные глаза прищурились, губы сжались в тонкую полоску. Ни следа показательной вежливости.
– Костя, мне по хрену на твое отношение ко мне и компании, но Мария…
Я пропустил сквозь зубы воздух, а Эдуард добавил голосу мягкости:
– Она любила тебя, эгоистичный ты засранец.
В грудной клетке затрепетало волнение. Мария помнит обо мне! Я в ее мыслях. Сожалеет ли она, что разбила сердце наивного художника?
– Ты ее подставил. Нам пришлось открыть дочернюю фирму…
Я прыснул от смеха. Нет. Единственное, о чем Мария, вероятно, сожалеет, – что я нарушил ее планы. Огромные деньги и молодой любовник – и то и то в один миг уплыло из ее цепких рук, как уплывает по реке маленький, но гордый кораблик.
Отдернув руку, я сам схватил Эдуарда за лацкан пиджака. Принюхался.
– М-м-м… Кардамон.
– Мария подарила парфюм, – гордо ответил Ковалев.
– Знаю. – Со всей силы я ударил его ногой в колено. Эдик заорал, согнувшись. – Прекрасно знаю, – повторил сквозь зубы. – Ну? – Схватил за волосы, заставил на меня смотреть. – Без молотка не такой смелый, да? – Я зло усмехнулся и врезал Ковалеву в челюсть.
– Не понимаю… – Эдуард доковылял до скамейки и рухнул, держась ладонью за лицо. – Не понимаю, о чем ты, Коэн. Ты больной. Лечись!
Я расхохотался. О да, я его узнал. Этот запах… этот голос… Псина Марии, он собирался лишить меня способности рисовать, а по итогу подарил волю к жизни. В минуты отчаянья ненависть подпитывала, придавала сил. Я знал, что рано или поздно вернусь к творчеству, и это станет идеальной местью.
Наклонившись к его лицу и вкладывая в слова все отвращение, что накопилось за долгие годы, я сказал:
– Я знаю, чего ты добиваешься, Эдик. И не собираюсь быть марионеткой. Все кончено. Ищите другого идиота с розовой ватой вместо мозгов. А Мария… – Я сглотнул горечь. – Мария использует тебя, придурок. Еще раз подойдешь – я тебе глаза выколю. Кисточкой.
Не дожидаясь ответа, я ушел прочь. Холодало, густые сумерки окутали город, морозный ветер лез под свитер. Гордо подняв голову, я шагал в глубину парка. Во всех смыслах оставляя «Пейнт» позади.
Погруженный в мысли, я бесцельно бродил по узким тропам. Уйду далеко? Не найду дорогу назад? Отлично. Других планов все равно нет. Билеты в Калугу я отменил, а вместо отъезда в другой город договорился о съеме жилья. Встреча с Эдуардом чертовски разозлила, и теперь побег из Москвы казался поражением. Нет, я останусь и докажу, что смогу зарабатывать на картинах без «Пейнт». Без Марии. Без давления.
Нужно перебороть фантомные боли и найти музу. Всего-то.
Ноги