не понимаю, почему скорблю. Я не особо любил маму.
Еще не успев договорить это, я обомлел. Как только язык повернулся такое сказать?
Руби взяла мою руку и крепко ее сжала:
– Ты потерял маму. Ты разбит, так бывает, когда умирает близкий человек.
В голосе Руби не осталось той твердой уверенности и убежденности, какие были ей свойственны. Думаю, бедняжка и сама не знала, как вести себя в такой ситуации. То, что она здесь и, несмотря ни на что, пытается меня поддержать, казалось мне сном.
Возможно, это он и есть.
– Что произошло? – вдруг прошептала она, осторожно подняв мою правую руку.
Я проследил за ее взглядом. Разбитые костяшки все еще перепачканы кровью, а кожа вокруг в ссадинах и синяках.
Или все-таки это не сон. А если и да, то сон очень реалистичный.
– Я ударил отца. – Эти слова слетели с губ спокойно. Я не почувствовал ничего, когда произносил их. И это тоже подтверждало, что со мной что-то не так. В конце концов, любой мало-мальски нормальный человек знает, что нельзя поднимать руку на родителей. Но в тот момент, когда отец сообщил нам с Лидией о маминой смерти – так холодно, – в тот момент я просто не мог поступить иначе.
Руби поднесла мою руку к губам и поцеловала. От этого ее прикосновения стало так хорошо. Все в этом жесте было таким искренним.
Родители с детства внушили мне, что я не должен показывать истинных чувств. Люди могут использовать это против тебя. Как только ты выдашь свои слабости, станешь уязвимым – непозволительная роскошь для управляющего большим предприятием. Но они не подготовили меня к такой ситуации. Что делать, когда теряешь маму в восемнадцать лет? Единственный ответ: пытаться вытеснить горькую правду с помощью алкоголя и наркотиков, делая вид, будто ничего не произошло.
Но теперь, когда Руби рядом, я не уверен, что смогу и дальше следовать этому плану. Я стал разглядывать ее лицо, растрепанные волосы, шею. Я все еще помню, каково это – приникать губами к нежной коже ее шеи. Как потрясающе было обнимать Руби.
Сейчас она выглядит такой же подавленной, каким я себя чувствую. Не знаю, думает ли она при этом о моей маме или о том, как сильно я ее обидел.
Но одно я знаю наверняка: Руби не заслужила такого скотского отношения. Она всегда поддерживала меня. Не надо было мне позволять Элейн поцелуя – а все ради того, чтобы доказать окружающим, что я бесчувственный подонок, которого ничем не пронять, даже смертью матери.
Оттолкнуть от себя Руби таким образом было подло. Это самая большая ошибка, какую я когда-либо совершал.
– Прости меня, – тихо сказал я. – Я сожалею, что так поступил.
Все тело Руби напряглось. Несколько минут она не шевелилась.
– Руби…
Она отрицательно помотала головой:
– Нет. Я здесь не поэтому.
– Я понимаю, какую ошибку сделал, я…
– Джеймс, хватит, – настойчиво прошептала она.
– Знаю, у тебя нет никаких причин меня прощать, но…
Ее рука дрожала, когда она отодвинулась подальше. Затем она встала с кровати. Сначала поправила свитер и пригладила