других нет пока. Возьми вон черешни, я купила немного.
– Спасибо, я потом. А отец где?
– В магазин отправила.
Я ушел в комнату. Надел наушники, включил магнитофон.
Когда умолкнут все песни,
Которых я не знаю…4
В душе у меня вдруг поднялось что-то горькое, но доброе. Я подтащил магнитофон к дивану, лег и закрыл глаза. Кошка прыгнула на меня, забралась на шею, легла воротником и замурлыкала.
5 июля, понедельник
Ночью время из воскресенья перешло в понедельник. Родители ушли на работу, а я спал часов до одиннадцати. И даже проснувшись, поднимался долго и неохотно.
Есть утром не особенно хотелось, но я почти автоматически, как по привычке, разогрел себе сваренный рис и поджарил кусок колбасы. На самом деле мне, наверное, больше хотелось курить, чем есть, но дымить натощак было как-то стремновато.
После завтрака я выкурил на балконе две сигареты, а потом часа два читал в апрельском «Новом мире» повесть про нашу доблестную армию5.
Наконец-то услышать об этом стало можно не только от дембелей.
От чтения меня оторвал телефонный звонок. Это был Лопух, он за город позавчера не поехал, сославшись на то, что ему нездоровится. Но сегодня голос его, кажется, был вполне здоровый, и он, спросив дежурно, как дела, предложил, естественно, пойти погулять. Идти куда-то мне вроде бы и не хотелось, но дома наскучило, и я согласился. Хотя что могло быть «нескучного» на улице, я тоже не понимал. Лопух сказал, что минут через двадцать зайдет.
Положив трубку, я еще долго сидел у телефона просто так. Состояние было какое-то вялое. Я все пытался вспомнил, что я хотел сделать, но не сделал, но никак не мог. Потом решил, что, наверное, я хотел Ирке позвонить, и набрал ей. Гудки были длинные, бесконечные.
Звякнул дверной звонок. Я открыл, на пороге, как я и ожидал, была соседка, Надежда Ивановна. Ни дня без нее. Она меня раздражала, но, конечно, я это пытался скрывать: пожилой ведь человек, неудобно обижать.
– Слав, мамы нет? – спросила она.
Я ответил, что нет, и ждал, пока она, как обычно, чего-нибудь попросит. Она, естественно, и попросила.
– У вас не будет соды немного?
Как будто нарочно, она всегда спрашивала о том, о чем я не имел представления.
– Не знаю.
Есть ли сода я не знал, но точно знал, что она сразу не успокоится.
– Может, поищешь?
Я кивнул, пошел на кухню, открыл пару дверец, подергал кастрюли и банки.
– Что-то нет… Вы бы, может, лучше вечером… когда мать будет…
– Что, вообще нет? – спросила она еще.
– Нет… вообще… я не знаю…
Я вернулся к двери и взялся за ручку, намекая, что ей пора. Она недовольно помялась. Я понял, что сейчас будет еще какой-нибудь вопрос.
– Год-то закончился?
– Нет, еще только июнь. До декабря…
– Да нет! Учеба у тебя закончилась, я спрашиваю?!
– А-а… Это – да.
Она опять помялась. Финальным аккордом должно было быть либо недовольство мной, либо какой-нибудь