ржавчине и кожице молодого грецкого ореха. Не прерывается великий труд – создаются научные трактаты и поэмы, переписываются книги древних авторов. «…во времена бедствий и годину войн увозите книгу эту в город и скройте ее…» Со свистом и воем летят узкоглазые орды, горят города, расхищаются церкви, корчатся в пламени драгоценные рукописи. Истлели и окаменели те, что спрятаны в тайниках и пещерах – их гибель следует за гибелью людей, пытавшихся их сохранить. Утрачены тысячи, уцелели единицы. И тут, в никому неизвестном домишке…
В никому неизвестном? Стоп. Не может быть…
Было уже за полночь, они шли через уснувший парк. Взволнованный и сбивчивый рассказ о базарном кульке из листов старой книги, о музейщике дяде Алике, который вот уже второй месяц разыскивает таинственного коллекционера, и озарение, что это и есть Лодочник, нисколько не встревожили Ника.
– Но ты же им ничего не расскажешь, – заключил он утвердительно.
Марина словно споткнулась на бегу.
– Как ничего не расскажу? Я же целый час тебе толкую, как для человека это важно. Он ученый, он работает с книгами, а если Лодочник распродаст их по одной всяким проходимцам…
– Тише ты. Об этом не кричат. Ничего он не распродаст.
– Откуда ты знаешь?
– В них вся его жизнь, ты что, не поняла? Он их собирал не для того, чтобы на этом нажиться. Он знает, что владеет сокровищем, только для него смысл не в том, чтобы владеть, и не в том, что это сокровище…
– Можешь не разжёвывать, я не идиотка, – обиделась Марина. – Понятно, что такой книгочей никогда не расстанется со своими книгами. Но ведь это небезопасно, в конце концов – держать такую библиотеку в этом сарае, в трущобах…
– Ну вот, ты сама всё понимаешь, – успокоился Ник. – Зачем же ему раскрываться? Около него и так уже начали виться проходимцы, как ты говоришь. Когда он просил меня продать те книжки, он тоже болел, и с деньгами совсем было туго. Я сколько на бензоколонке зарабатывал – всё равно не хватало, да он и брать не хотел, гордый. Тогда я еду ему покупал и лекарства – принесу, и всё. Назад не понесу. Но говорю, всё равно не хватало, вот и засветились с книжками. Он же их никогда никому не показывал, а теперь даже музейщики твои – и те уши топориком.
– А еще кто?
– Макса еле отвадил – всё предлагал еще раскрутить старика хоть на пару книжонок. Я, говорит, не туда понёс, а он будто нашел, кому сбыть. Так они, ценители, и без Макса обойдутся, если очень захотят. Вот спроси у своего Артура – у него ничего уже нет, всё забрали.
– Это я забрала для дяди Алика… А ты неужели такой наивный, если знаешь, что началась охота, и думаешь, что они не доведут ее до конца.
– Ну, сейчас дойдет до того, что во благо Лодочника я должен его продать, – с иронией проговорил Ник.
– Ты ничего не понимаешь! – Марина глядела на него с удивлением.
– Это ты ничего не понимаешь. Человек имеет полное право не отдавать никому то, что ему принадлежит. Его добро – ему распоряжаться.