телевизор. Я села на диван, а Даня прилег рядом, положив голову мне на колени. Я гладила его, мои пальцы легко пробирались через шелковистые волосы.
– Это женская раздевалка, – шмыгнув носом, сказала я.
Даня лишь усмехнулся и вошел в комнату.
В обтягивающем танцевальном костюме его еще нескладная детская фигура смотрелась слишком тонкой и чересчур гибкой, как будто костей у него нет совсем. Казалось, если постараться, его можно завязать в узел.
– Чего ревешь? – спросил Даня и присел на скамейку рядом со мной. – Второе место – это не провал.
– Но и не победа, – вымолвила я и снова заревела.
Даня, привыкший к моим причудам, вздохнул, а потом одной рукой обнял за плечи. Несмотря на крайне субтильное телосложение, он был далеко не слабак.
– Нашла из-за чего рыдать, – ворчал Даня и гладил меня по голове.
– Я думала, мы возьмем первое, – ныла я. – Мы так много тренировались, не могу поверить, что продули!
– Да не продули мы, – раздражался Даня. – Второе место – это не так уж и плохо.
– Самый настоящий проигрыш. Мы могли лучше! – вскричала я.
– Могли бы – сделали бы! И вообще, прекрати на меня орать!
Я отстранилась от него, хотела сказать что-то обидное, самое обидное, что только может сказать девочка мальчику, но не смогла ничего придумать и снова зарыдала, уткнувшись лбом в его костлявую грудь.
Даня снова вздохнул.
– Дура, – как-то даже ласково шепнул он, и я не стала спорить.
Даня молча переждал, пока я закончу плакать, потом помог надеть куртку, взял за руку и отвел вниз, где ждала мама.
– Лаймик, – произнесла она, опускаясь на корточки, чтобы обнять, – что же ты так расстроилась?
Я почувствовала, как к глазам снова подступают слезы.
– Лучше не спрашивайте ее ни о чем, – посоветовал Даня. – А то опять реветь начнет.
Мама кивнула ему с благодарностью.
– Поехали домой, – сказала она и взяла меня за руку. – Дань, ты с нами?
– Да. Если можно.
– Конечно, можно. Сейчас вызову такси.
Я заметила, что маме стало грустно, и сразу догадалась почему. Ни отец, ни мачеха Дани не пришли сегодня его поддержать. Даже привести и забрать не посчитали нужным.
Я знала, что костюм, в котором выступал Даня, заказала у портнихи моя мама вместе с платьем для меня. А однажды я случайно подслушала, как она по телефону ругалась с мачехой Дани и говорила, что взрослым людям глупо бойкотировать интересы ребенка и что танцы – такой же спорт, как карате или футбол.
Я любила маму и всегда хотела быть на нее похожей. Мне нравилось, как она одевалась: платья с узкой талией и пышной юбкой, коротенькая шубка, тонкие колготки, бусы из жемчуга и серебряные браслеты. Нравилось, как мама пахла – чуть сладковатые, с нотами цитруса духи, которые так напоминали мне о любимых солнечных и спелых мандаринах. Нравилось, как на маму обращали внимание мужчины. Даже Даня, этот неоперившийся птенец на нетвердых ногах олененка, время от времени перед ней краснел и терялся.
– Мам,